Единственный человек, с которым я могу поговорить на данную тему, — это Лилиана Тревиньо, медсестра, желающая помочь мне в моём расследовании. Она предложила проводить меня к отцу Лусиано Лиону, который написал немало очерков и статей о репрессиях в период диктатуры. Наш план был навестить его без Мануэля и поговорить с человеком более откровенно.
Тишина. Этот кипарисовый дом в Гуайтекас, коммуне в Чили, долго стоял безмолвным. Лично я месяца четыре приспосабливалась к замкнутому характеру Мануэля. Моё присутствие, должно быть, сущее наказание для такого одинокого человека, не живущего вообще ни с кем, и особенно в доме без дверей, в котором личное пространство — скорее вопрос хороших манер кого бы то ни было. Со мной он добр по-своему: с одной стороны, Мануэль не обращает на меня внимания либо отвечает исключительно односложно, с другой — он же согревает мне полотенца на печке, когда прикидывает, что я вот-вот пойду в душ, приносит мне в постель стакан молока и вообще обо мне заботится. На днях он, пожалуй, впервые, с тех пор, как мы знакомы, потерял терпение, потому что я ушла с двумя рыбаками забрасывать сети — нас застигла врасплох непогода, пошёл дождь, и рассвирепело море. В тот день мы вернулись очень поздно, промокшие до костей. Мануэль уже ждал нас на пристани вместе с Факином и одним из полицейских, Лауренсио Кaркамо, который уже связался по радио с Исла-Грандэ, чтобы попросить прислать военно-морскую лодку, чтобы искать нас. «А что я скажу твоей бабушке, утони ты там?» — кричал на меня, придя в бешенство, Мануэль, едва я ступила на берег. «Успокойся, дружище. Я и сама умею о себе позаботиться», — сказала я. «Разумеется, поэтому ты и здесь! Именно потому, что сама умеешь о себе позаботиться!»
В джипе Лауренсио Кaркамо, который благополучно довёз нас домой, я взяла Мануэля за руку и объяснила, что в море мы вышли, предварительно узнав благоприятный прогноз погоды от метеорологов, и с разрешения старшего помощника — внезапного шторма никто из нас сегодня не ожидал. В считанные минуты небо и море посерели, точно мыши, нам даже пришлось сматывать сети. Пару часов мы плыли, даже не зная, где находимся, поскольку уже настала ночь, и мы явно сбились с курса. Мобильные телефоны тоже отказали, отчего я не смогла никого предупредить — это было просто неудобство, опасность нам тогда не угрожала, с лодкой всё было в порядке, да и рыбаки хорошо знали эти воды. Мануэль так и не удосужился ни посмотреть на меня, ни что-либо ответить, но своей руки всё же от меня не убрал.
Эдувигис приготовила нам лосося с запечённой картошкой, оказавшегося лично для меня настоящим благословением, поскольку я пришла к ней очень голодной. Как только мы все расселись за столом по заведённому порядку и ощутили привычную атмосферу обыденности, плохое настроение Мануэля прошло. Отужинав, мы устроились на разваливающемся диване — он стал что-то читать, я же принялась писать в своём дневнике, — каждый со своей чашкой сладкого, со вкусом сливок, кофе со сгущённым молоком. Дождь, ветер, царапающие окна ветви деревьев, потрескивающие в печке дрова, мурлыкание кошек — такова моя музыка на данный момент. Дом был заперт, точно крепкое объятие, заключающее в себе и нас, и животных.
Уже наступил рассвет, когда я вместе с Брэндоном Лиманом вернулась с нашего первого обхода различных казино бульвара Стрип. Я жутко устала, но перед тем как лечь спать мне ещё пришлось позировать перед камерой, поскольку для нового удостоверения личности требовалась моя фотография. Лиман догадался, что меня зовут вовсе не Сара Ларедо, хотя и моё настоящее имя в данной ситуации не имело особого значения. И вот, наконец-то, я могла пройти в свою комнату, где и растянулась на кровати без простыней, не снимая одежду и обувь, правда, с чувством отвращения к этому матрасу, которым, как я себе воображала, пользовались люди, особо не заботящиеся о собственной гигиене. Ванная комната оказалась столь же отвратительной, как и спальное место, но, в любом случае, я приняла душ, при этом не переставая вся дрожать, поскольку горячей воды здесь не было, а из кондиционера ещё и дул поистине сибирский ветер. Чуть погодя я оделась во вчерашнее, размышляя, что надо бы подыскать место и постирать свои немногие вещи, которые лежали в рюкзаке. Затем я заглянула в отверстие в стене, ведущее уже в другую квартиру, так называемый «офис», где, по всей видимости, на данный момент никого не было. Я находилась в полумраке, сквозь заколоченные досками окна проникал минимум света, однако я обнаружила выключатель и зажгла свисающие с потолка лампочки. В холодильнике были лишь небольшие, заклеенные скотчем, пакеты, наполовину пустая бутылка кетчупа и несколько йогуртов, давно просроченных и даже покрывшихся пушистыми волосками плесени. Я обошла остальные помещения этого жилища, оказавшиеся ещё более запущенными, нежели в другой квартире. Нигде я так и не осмелилась ничего трогать, хотя и видела пустые пузырьки, шприцы, иголки, растительный клей, курительные трубки, обожжённые стеклянные тюбики, следы крови. Вот тогда я и поняла, каким образом использовались газовые, на бутане, горелки на кухне, и убедилась, что сама теперь нахожусь в притоне наркоманов и торговцев людьми. Самым разумным вариантом было выбраться из этого места как можно скорее.