Я, полная гордости за себя, вернулась на остров сообщить Мануэлю Ариасу, чтобы отныне и впредь в полнолуния он больше на меня не рассчитывал.
Та ночь с добрыми колдуньями в Кастро заставила меня поразмышлять о собственном прошлогоднем опыте. Моя жизнь сильно отличается от той, что ведут здешние женщины, и я даже не знаю, смогу ли я когда-либо рассказать им в интимной атмосфере пещеры о том, что произошло со мной в прошлом, поведать о гневе, в плену которого я была раньше, о том, что значит крайняя нужда в алкоголе и наркотиках, и почему же я не могла оставаться тихой и спокойной девочкой. В академии штата Орегон мне поставили диагноз «дефицит внимания», одно из тех определений, что похожи на пожизненное заключение, хотя ничего подобного со мной не было, пока мой Попо был жив, да и теперь я его на себе не чувствую. Я могу описать симптомы зависимости, но не могу вызвать её жестокую интенсивность. И где в это время была моя душа? В Лас-Вегасе на ту пору остались деревья, солнце, парки, улыбка Фредди, этого короля рэпа, мороженое, комедии по телевизору, загорелая молодёжь и лимонад возле бассейна в спортивном зале. Там же были музыка и свет всю ночь напролёт на бульваре Стрип, а ещё приятные моменты, включая и свадьбу друзей Лимана и торт, что мы купили Фредди на его день рождения. Хотя я помню лишь эфемерное блаженство от сделанных себе уколов и нескончаемый ад в поисках очередной дозы. Тогдашний мир постепенно стирался из моей памяти, хотя с тех пор прошло всего лишь несколько месяцев.
Церемония, проводимая женщинами в чреве Пачамамы, определённо увязывалась в моей голове с этим поистине фантастическим Чилоэ, а также, причём каким-то странным образом, и с моим собственным телом.
В прошлом году рушилось само моё существование, я считала, что жизнь кончена, а тело безвозвратно запятнано. Теперь же я самодостаточна и с уважением отношусь к собственному телу, чего не было раньше, когда я жила, то и дело осматривая себя в зеркале с целью выявить малейший недостаток. Я нравлюсь себе такой, какая есть, и ничего не хочу менять. На этом благословенном острове ничто не подпитывает мои дурные воспоминания, хотя я и прилагаю усилия, записывая их в дневник, чтобы со мной не произошло уже случившееся с Мануэлем, который запер свои воспоминания в пещере, и стоит ими пренебречь, как они нападают на него по ночам, точно бешеные собаки.
Сегодня я поставила на письменный стол Мануэля пять цветов из сада Бланки Шнейк — пожалуй, последние цветы в этом сезоне, которые он так и не сумел оценить, мне же небольшой букетик подарил тихое счастье. Естественно приходить в восторг от цветного, когда в твоей жизни было всё серым. Этот минималистичный букетик идеален: стеклянная ваза, пять цветков, насекомое, свет из окна. И ничего больше. И вполне справедливо, что вспоминать темноту прошлого теперь мне многого стоит. До чего же долго длился мой подростковый возраст! Он был настоящим путешествием по подземелью.
Моя внешность для Брэндона Лимана была важной частью его бизнеса: нужно было выглядеть невинно, просто и свежо, как девушки, работавшие в казино. Подобный образ внушал доверие окружающим и не слишком отличал меня от них. Ему нравились мои светлые волосы, настолько короткие, что я выглядела почти как мужчина. Ещё шеф заставлял меня носить элегантные мужские часы на широком кожаном ремне, скрывающем мою татуировку на запястье, которую я, несмотря на всё его желание, отказывалась выводить с помощью лазера. В магазинах Брэндон просил меня пройтись в выбранной им для меня одежде, а сам при этом крайне развлекался моими натужными позами начинающей модели. Я так и не поправилась, хотя и поглощала исключительно полуфабрикаты быстрого приготовления и, пожалуй, ничего другого и вдобавок теперь куда меньше занималась физическими упражнениями. Я уже не бегала, чем раньше занималась регулярно, поскольку мне было неприятно, что Джо Мартин и Китаец постоянно ходили за мной по пятам.
Раза два Брэндон Лиман приглашал меня в номер гостиницы на бульваре Стрип, заказывал нам шампанское и желал, чтобы я медленно раздевалась перед ним. В то время как он уже плавал со своей белокожей женщиной, не выпуская из рук стакан с бурбоном и совершенно меня не касаясь. Поначалу я всё делала застенчиво, однако вскоре поняла, что это всё равно, что раздеваться в одиночестве перед зеркалом, весь эротизм моего шефа ограничивался лишь иглой и стаканом. Лиман всё повторял, как мне повезло работать с ним, ведь других девушек не на шутку эксплуатировали в массажных салонах и борделях: бедняжки не видели дневного света, и вдобавок их сильно избивали. Знала ли я, сколько сотен тысяч сексуальных рабынь находится в Соединённых Штатах? Кто-то приехал сюда с Балкан и Азии, хотя большинство были американками, похищенными прямо с улицы, со станций метро и из аэропортов, либо сбежавшими из дома ещё в подростковом возрасте. Несчастных держали взаперти и накачивали наркотиками, им приходилось обслуживать тридцать, а то и более мужчин за день, и при отказе к девушкам применяли электрический ток. Эти женщины были невидимы, на один раз и не стоили ничего. Были и заведения, специализирующиеся на садизме, где предоставлялось право мучить девушек как только клиентам заблагорассудится: пороть, насиловать и даже убивать, если они заплатят соответствующую цену. Мафия считала проституцию очень доходным делом, хотя для женщин это являлось настоящей мясорубкой, где последние долго не задерживались и неизменно плохо кончали. «Это для бездушных людей, Лаура, а я человек мягкосердечный, — говорил он мне. — Веди себя хорошо, не обманывай меня. Мне было бы искренне жаль, если бы ты оказалась в этой среде».