Несколько позже, когда я начала увязывать, казалось бы, не совместимые друг с другом факты, меня заинтриговал именно род деятельности Брэндона Лимана. Я не видела, что это имело отношение к проституции, за исключением продажи наркотиков женщинам, домогавшимся их у него, хотя у шефа были какие-то загадочные сделки с сутенёрами, странным образом совпадающие с исчезновением нескольких девушек из его же клиентуры. В нескольких случаях я видела этого человека в компании совсем юных девушек, новоиспечённых наркоманок, которых он завлекал внутрь здания своими любезными манерами, давал лучшее из своих запасов, брал для них кредит на пару недель, после чего девушки больше не возвращались, где-то исчезнув навсегда. Фредди только подтвердил мои подозрения, что в конечном итоге бедняжек продавали мафии; таким способом Брэндон Лиман оттяпал себе порядочный кусок, ещё и умудрившись не особо замарать руки.
Правила моего шефа были просты, и пока я выполняла свою часть, он соблюдал свою. Первым делом мне стоило избегать общения со своей семьёй и вообще с кем бы то ни было из моего прошлого, что далось мне легко. Ведь я скучала исключительно по бабушке и полагала, что уже в скором времени вернусь в Калифорнию, поэтому нашу встречу вполне можно отложить. Мне не разрешалось заводить новые знакомства, потому что, по словам шефа, малейшая неосторожность грозила серьёзной опасностью его и так хрупкому бизнесу. Как-то раз Китаец ему рассказал, что меня видели разговаривающей с некой женщиной в дверях спортивного зала. Лиман крепко вцепился мне в шею, согнул так, что аж пришлось встать на колени, причём проделал со мной подобное потрясающе ловко — я ведь была и выше ростом, и сильнее его. «Идиотка! Неблагодарная!» — сказал он тогда и, красный от гнева, ещё и влепил пару пощёчин. Это был первый тревожный звоночек, но мне так и не удалось проанализировать произошедшее; выпал один из тех дней, кстати, впоследствии повторявшихся всё чаще, когда мои мысли теряли связность.
Через некоторое время он приказал мне элегантно одеться, поскольку мы собирались на ужин в новом итальянском ресторане; я предположила, что это — его способ попросить прощения. Я облачилась в своё чёрное платье и золочёные сандалии, хотя даже не попыталась скрыть макияжем ни разбитую губу, ни характерные отметины на щеках. Ресторан оказался куда приятнее, чем я ожидала: очень современный, много стекла, стали и чёрных зеркал — никаких скатертей в клетку и одетых под гондольеров молодых людей. Мы практически не притронулись к еде, однако всё же выпили пару бутылок «Кинтессы» урожая 2005 года, стоивших целое состояние и имевших способность сглаживать острые углы. Лиман объяснил мне, что сам находится под немалым давлением, поскольку ему выпала возможность стать частью отличного, но опасного бизнеса. Я увязала новость с недавним двухдневным путешествием, которое он осуществил, не сказав, куда собирается, и отвергнув сопровождение своих ребят.
— Теперь, пожалуй, ещё более прежнего, нарушение правил безопасности может стать роковым, Лаура, — сказал он мне.
— С женщиной из спортивного зала я проговорила менее пяти минут и о виде йоги, я даже не знаю её имени, я клянусь тебе, Брэндон.
— Больше так не поступай. На этот раз я забуду о твоей оплошности, но ты не забывай, поняла меня? Мне нужно доверять своим людям, Лаура. С тобой я уживаюсь, у тебя определённый статус, что мне и нравится, Лаура, и ты быстро учишься. Мы можем многим заниматься вместе.