В нашем распоряжении оказалось несколько сухих и жарких дней, что для всех стало довольно неожиданным: обычно в это время года постоянно шёл дождь. Пейзаж был особенным. Я никогда не видела настолько синего неба и серебристого моря, такого количества зайцев на пастбищах; я никогда не слышала такого счастливого чириканья птиц на ветвях деревьев. Мне нравится дождь, он всегда навевает приятные воспоминания, но при ярком солнечном свете красота островов архипелага и его проливов более заметна. В хорошую погоду я могу купаться в ледяной воде, не продрогнув насквозь, и немного позагорать, хотя и очень осторожно — озоновый слой здесь настолько тонок, что нередко рождаются слепые овцы и изуродованные жабы. Я сама их ещё не видела, но люди так говорят.
На пляже вовсю шла подготовка к перетаскиванию дома. Быки, верёвки, лошади, двадцать мужчин, готовых к тяжёлой работе, и несколько женщин с полными пирожков корзинами, много детей, собак, туристов, а также местных жителей, никогда не упускающих повода повеселиться, два полицейских для острастки воров-карманников и церковный казначей для благословения. В начале XVIII века, когда путешествовать было довольно сложно, а священников на огромной и разрозненной территории Чилоэ не хватало, иезуиты решили создать эту должность и назначить на неё человека с безупречной репутацией. Отвечающий за расходы служащий присматривал за церковью, созывал собрания, участвовал в похоронах, давал своё благословение, а также в случаях крайней необходимости мог крестить младенцев и заключать браки.
Во время прилива дом раскачивался в море, словно старая каравелла. На крыше развевался привязанный к древку чилийский флаг, двое детей ехали верхом на главной балке без спасательных жилетов. Приближаясь к пляжу, «каравелла» встречалась заслуженными овациями, и люди пытались поставить её на якорь, пока не закончился прилив. Они хорошо рассчитали время, отчего не пришлось долго ждать. В карнавале закусок, алкоголя, гитар и воздушных шаров время пролетело незаметно. Кто-то участвовал в конкурсах, бросая другим туристам вызов в форме стишков, которые были весьма двусмысленными, а порой и заставляли краснеть, как мне показалось. Юмор — последнее, что осваиваешь в иностранном языке, поэтому я не всегда понимаю шутки. В подходящий момент люди сунули несколько бревен под дом, верёвками и цепями привязали к его столбам двенадцать быков, и сооружение начало движение по суше под громкие крики, шумные аплодисменты любопытных и свист полицейских.
Быки сгибали шею, напрягали каждый мускул своих огромных тел и, подчиняясь приказам мужчин, с рёвом двигались вперёд. Первый рывок был нерешительным, но на втором животные уже скоординировали усилия и пошли намного быстрее, чем я себе представляла, в окружении толпы. Одни, шедшие впереди, уступая дорогу этой процессии, другие кучковались сбоку, третьи толкали дом сзади. Вот потеха! Так много совместных усилий и так много радости! Я бегала среди детей, крича от счастья, Факин нёсся за мной, снуя между ногами быков. Каждые двадцать или тридцать метров забег притормаживался, чтобы выровнять ряды животных, разлить вино по бокалам и попозировать перед камерами.
Это было дополнительным развлечением, подготовленным специально для туристов, однако подобное действо всё ещё сохраняло дух традиций и веселья. В конце концов, когда дом прибыл на место назначения, ближе к морю, церковный казначей окропил всех святой водой, и народ начал расходиться.
Туристы разбежались по автобусам, местные жители увели своих быков, а я уселась на траву, вспоминая только что увиденное. Я жалела, что не взяла с собой блокнот, чтобы записать всё подробно. Через мгновение я почувствовала, как кто-то на меня смотрит. Подняв глаза, я встретилась взглядом с Даниэлем Гудричем. Его глаза были большими и круглыми, как у жеребёнка. Я почувствовала холод внизу живота, мне казалось, будто передо мной появился выдуманный персонаж из другой реальности, которого я видела в опере, на картине эпохи Возрождения или в Европе, когда была там со своими бабушкой и дедушкой. Кто угодно сказал бы мне, что я сошла с ума: передо мной стоит незнакомец, а в моей голове летают колибри. Так бы подумал любой, за исключением моей Нини. Она бы меня поняла, потому что испытывала то же самое, когда познакомилась в Канаде с моим Попо.
Первым, что я заметила, были его прикрытые веками глаза, по-женски длинные ресницы и густые брови. Мне потребовалась почти минута, чтобы оценить остальное: высокий, сильный, с крупными чертами лица, пухлыми губами и кожей цвета карамели. Он был в тяжёлых ботинках, с фотоаппаратом и большим пыльным рюкзаком со свёрнутым и упакованным сверху спальным мешком. Поприветствовав меня на хорошем испанском, незнакомец бросил рюкзак на землю, сел рядом со мной и начал обмахиваться шляпой, точно веером. У него были короткие кудрявые чёрные волосы. Он протянул мне ладонь с длинными пальцами и сказал мне своё имя: Даниэль Гудрич. Тогда я предложила свою бутылку с водой, которую он с удовольствием и осушил всего лишь в три глотка, нисколько не волнуясь о моих микробах на ней.