Я довольно улыбнулся.
Еще следует заметить, что радиальные линии делят пространство на двенадцать секторов. А это все же особое число. Правда, мне ближе тринадцать, но речь сейчас не обо мне, а о метро.
Так двенадцать – это годовое, астрологическое и, конечно, библейское число. Но и не только. У Далай-ламы было столько советников, а у Артура рыцарей. Так же столько лепестков имеет лотос, обозначающий Вселенную.
А вот уже кольцевая линия связывает радиальные, что и приводит к образованию портала. А через него в свою очередь в наш мир и попадают все сущности из астрала и прочих тонких миров, я так думаю.
Моргнул. Музыка оборвалась.
Наушники на месте, но звуков нет. Пролистываю, все плей-листы пустые. Остался только невнятный шум.
Я поморщился и вырубил плейер. Поезд еще через семь минут. Или..?
Я ошибся?
Ясно видны огни. Слышен шум. Вон и некоторые люди встрепенулись.
Да. Вот он. Промчался и замер перед платформой, раскрывая двери. Пара человек тут же ринулись внутрь, остальные же словно и вовсе не видели вагонов.
Нахмурился. Сознание вопило о том, что что-то не так. Неправильно. Прямо как та надпись. Площадь Революции. Красивая станция, но… Сейчас с ней что-то не так.
Я неуверенно шагнул вперед, коснувшись носком ботинка желтой линии. Желтая, чтобы всем было видно. Но замер. Шум стал еще громче, а за моей спиной возник некто. Тот самый, что стоял в замурованной нише.
Я знаю, что не могу повернуться, но все же стараюсь посмотреть назад. Безуспешно. Это вне моей воли.
- Не стоит, - прохрипел он. Голос тяжелый, низкий. Я бы даже сказал рокочущий, если бы он не был настолько тихим. – Не садись в него. Живой ведь еще. А если все же мозгов не хватит, то замри, как мышь под веником, и реже дыши. Если контролер поймет, то назад не вернешься.
Молчу. Губы словно приклеенные. Делаю еще шаг, но в вагон не ступаю. Что-то внутри против.
- Хороший мальчик, - смеется незнакомец. Он всегда так смеется, как будто кашляет.
Мне не нравится его пренебрежение, но возразить я не могу. Во снах я беспомощен, но он всегда меня ждет. Словно день сурка какой-то. Одно и то же каждый раз.
Двери закрываются, диктор произносит это, но я только догадываюсь, слова сливаются в невнятное бормотание, переходящее в молитву.
От любой нечести можно защитится словом божиим, однако, тут все иначе. Это явно молитва. И она произносится правильно, а не задом наперед. Кажется, в вагоне кто-то молится. Женщина в темном одеянии. Ее голова покрыта платком.
Я пересекаюсь с ней взглядом перед тем, как поезд тронулся, и вздрагиваю. Красивая. Глаза ясные-ясные и той самой синевы, которой может похвастаться лишь неогранённый сапфир. На переносицу ниспадает каштановая прядь, вот только правая половина лица… Она покрыта кровью. Алая жидкость стекает по подбородку, капая вниз.
Миг и у нее нет одного глаза.
Девушка улыбается напоследок, и ее вагон исчезает в темном зеве тоннеля. Я же стою, как в воду опущенный и дрожу.
До следующего еще пять минут. Люди стоят.
Почему они не сели на этот и что с девушкой? Ей ведь нужна помощь!
Музыка возобновляется, но я по-прежнему не могу говорить. Невнятно хриплю и оглядываюсь. Надпись «Площадь Революции» сменяется на другую.
«Я буду ждать тебя в своих снах».
В своих? Не в моих? Но я же здесь сплю!
Именно от этого осознания я и просыпаюсь. Чаще всего посреди ночи.
После встаю и бреду на кухню, чтобы попить воды. Руки трясутся, да и всего меня бьет дрожь.
Ничего страшного нет, но мой разум с этим не согласен. Сознание мутит от тревоги и холода. Откуда ему только взяться? В квартире у нас всегда стоит духота. Дед мерзнет и закрывает все окна. Отец, конечно, пытается с ним воевать, но дома появляется крайне редко. Работа.
Честно, я уже и не помню, когда мы собирались все вместе, например, за обеденным столом. Отец всегда занят своими важными делами, а с матерью у нас отношения как-то не заладились. Она вся в себе. Очень правильная и строгая. Моя младшая на нее очень похожа. Поэтому и пропадает не пойми где. Тут у нее любовь и самолюбование. Но ей хотя бы интересовалась мать, помогая в различных вопросах. Меня же она в упор не замечала.