Я усмехнулся про себя, но тут же насторожился, почувствовав чей-то взгляд.
Раньше бы я подумал на соседку с первого этажа – старушку с печальными глазами. Она целыми днями стоит у окна и наблюдает за всеми. Смотрит потеряно и несчастно, словно у нее пропало нечто важное и теперь она ждет, подобно щенку, в надежде, что это вернется. Может, сегодня? Или же завтра? Обязательно же вернется, да? И потому его ни в коем случае нельзя пропустить. Она столько ждала…
Однако каждый в доме знает, что тот, кого она так трепетно высматривает и любит, больше никогда не переступит этот порог. Ее муж скончался вот уже как семь лет назад.
Она же не может его отпустить. Любимый до сих пор живет в ее сердце. Она видит его в каждом прохожем, слышит голос в родных сердцу песнях, и улыбается по-детски, когда замечает что-то, связанное с ним.
Все понимают, что она замкнулась в воспоминаниях о совместных днях, а потому относятся снисходительно, общаются так, словно ее муж действительно жив и подкармливают. Так гораздо проще, ведь уделить немного внимания пожилому человеку может каждый. Это совсем не трудно, но делает ее жизнь гораздо лучше.
Но вчера она легла в больницу на плановый осмотр – дочь настояла, а значит, никак не могла смотреть на нас. Сама дочь? Делать ей больше нечего. Эта вечно куда-то спешащая женщина точно не будет тратить свое время на созерцание прохожих.
Тогда…
Я обернулся и вздрогнул.
Под сенью Всевышнего покоится.
За стеклом стояла девушка, так похожая на ту, что была в моем ожившем кошмаре, только выглядевшая более поломанной. Она точно марионетка на шарнирах. Вот сейчас кукловод уронит нити и она рухнет. Сложится пополам.
А еще одета она иначе. Даже как-то странно и по старомодному, я бы сказал. Свободная белая сорочка и простая кроличья полумаска с ушками, открывающая нижнюю половину лица. Должно быть мило, но выглядит пугающе в сочетании с налетом прошлых столетий на вещах: пятнами, трещинами, потеками. Да и внешность ее далека от приятного и милого. Волосы, распущенные и нечёсаные, висят патлами, необычные синие глаза неподвижно смотрят на меня, с подбородка стекает кровь, пачкая ее одеяние еще больше. И кожа… Бледная, скорее даже серая. Кажется, что еще немного, и она разойдется по невидимым швам.
Девушка мертвая. Безвозвратно мертвая.
Я почти не дышу. Она же медленно закрывает глаза, точно старая заводная игрушка. Один удар сердца. Еще… Оно предательски старается остановиться. Так же нарочито медленно открывает, как заедающие жалюзи на окнах.
Я сглотнул. Сердце передумало и заколотилось. Видимо ему захотелось сбежать и оставить меня наедине с ней. Не могу отвести взгляда, точно кролик перед удавом. Одно хорошо, не дрожу. Но что мне делать? Вдруг она решит выбраться оттуда?
И я не нашел ничего лучше, кроме как зажмуриться и мысленно убедить себя в том, что ничего нет.
Ее там нет, ее там нет…
Только как из памяти выкинуть образ? Девичье личико в маске, ее пустые глазницы, черные провалы вместо глазниц, обожжённую кожу вокруг них и губы, что шепчут:
- Ты не спас меня…
И пепел, сыплющийся из этих дыр на ее лице. Дождь из пепла, заменивший ей слезы.
- Как я мог тебя спасти? – выпалил и сжался, точно готовясь к удару. Но его не последовало. Вместо этого мне на плечо опустилась рука. Тоша. Он все еще здесь. Я не один.
- С тобой все в порядке? – настороженно спросил он.
Я неуверенно посмотрел на него. Такой озабоченный, сочувствующий, что аж тошнит.
В груди вспыхнула непонятная мне злость, но тут же исчезла. Откуда она взялась? Это чувство… Оно не мое?
Я с опаской посмотрел еще раз туда, где увидел девушку, но никого не нашел. Она словно испарилась.
А может?
Там никого нет, и не было. Вот только пепел все еще падает, кружась в своем жутковатом танце.
- Да, все хорошо, просто показалось, - я постарался улыбнуться. Искусственно, механически. Поверил ли мне Тоша? Думаю, да.
- Ты это, осторожнее, - зачем-то сказал он. Какая осторожность, когда мы копаемся там, где явно не следует?