Зажмурился. Может, сработает?
Ее там нет, ее там нет…
Только как из памяти выкинуть образ? Девичье личико в маске, ее пустые глазницы, черные провалы вместо глаз, обожжённую кожу вокруг них и губы, что шепчут:
— Ты не спас меня…
И пепел, сыплющийся из этих дыр на ее лице. Дождь из пепла, заменивший ей слезы.
— Как я мог тебя спасти? – выпалил и сжался, точно готовясь к удару.
— Черная бездна уже смотрит. Она готовит для тебя пекло. Убийца, – она кричит и смеется.
Но я никого не убивал.
Раны на ее теле становятся глубже, она вся трясется, словно в припадке, с уголков губ стекает пена. Кашляет и делает глотательные движения, выталкивая что-то из себя. Еще немного и она держит губами глаз.
Шагает ко мне. Отступаю.
Нет! Не надо, пожалуйста.
Трясусь, подобно осиновому листу. Оборачиваюсь на Верочку. Она-то точно живая! Я в этом уверен.
— Сашенька? Спаси меня, Сашенька! Я обещаю, я никому не скажу.
Смотрю на нее, тяну к ней руки. Я должен помочь!
Это же Верочка.
— Есть ли смысл ждать того, кто не вернулся домой?
Голоса. Они разрывают меня изнутри.
— Живущий под кровом Всевышнего под сенью Всемогущего покоится, говорит Господу: «прибежище мое и защита моя, Бог мой, на Которого я уповаю!», – кто-то молится. Тот безумный старик, разрывающий свою хожу.
Гомерический хохот.
Одежда клоуна? Почему же мне так страшно. Это же смешно.
Клоун! Клоун! Клоун…
Слышу лязг. Когти скребут по стенам тоннеля. Монстр переваливается с лапы на лапу, обтирается железными боками, скрипит зубами и облизывается, сглатывая тягучую слюну. Ему нужны жертвы.
— Не убоишься ужасов в ночи, стрелы, летящей днем, язвы, ходящей во мраке, заразы, опустошающей в полдень...
Почему они не боятся молитвы? Почему читают?
Мне от этого страшно.
Спасите меня, я ведь так поседею раньше срока.
— Верочка? – шепчу.
Она сейчас тоже мертвая. В моих видениях только трупы. Я не хочу их видеть!
Порою мне кажется, что они жаждут, чтобы я стал одним из них. Я уже мечтаю даровать им покой. Пусть наконец-то приедут домой! Пусть…
Вы уже накатались.
Волосы Верочки распущены, грудная клетка раскурочена. Почему же она все равно красивая?!
Она смотрит на меня, не отрываясь, осуждающе, с обидой и болью.
Даже самый хороший человек после смерти становится безжалостной тварью, если решит остаться в нашем мире.
Ежусь. Как же мне холодно. Этот холод настоящий или придуманный?
Выдыхаю облачко пара:
— Чего тебе? – тру руки друг об друга. Согрейте меня уже. Призраков много, а толку никакого.
Хочу пошутить, но не получается. Наверное, мой мозг тоже замерз.
Верочка оказывается на шаг ближе. Я не видел, чтобы она двигалась – она просто исчезла в одном месте и появилась в другом. Резко. Точно кто-то вырезал кадры из фильма.
Ближе…
Ближе…
Ближе.
Еще.
Переход за переходом.
Отступаю, но дальше оказывается стена. Откуда? Уберите, пожалуйста. Мне страшно.
Упираюсь в стену. Дрожу. Ощущаю все шероховатости камня, его холод и влажность. Но как же так? Какая стена? Какое метро? Я же в квартире! В квартире! Квар-ти-ре.
Призракам все равно. Для них нет стен и преград.
Верочка уже прямо передо мной. Я почему-то чувствую ее дыхание, хотя его не должно быть.
Белокурые пряди вьются, обрамляя ее лицо, точно ангельский лик. Я смотрю в ее глаза и тону в ее боли.
Она облизывает чуть припухшие, точно она их долго кусала, губы.
Ее голос пробирает меня до мурашек:
— Почему ты не спас меня?
— Прости… - это я и не я одновременно. Я молчу, но слышу себя. – Прости, милая. Я не хотел, чтобы тебе было больно.