Нет, это бред какой-то. Я точно никого не убивал, да и не собираюсь. Правда, меня настораживает то, что я слышал и самого себя. Это… Странно? Хотя не мне думать о таком – всю мою жизнь можно описать этим словом.
Я отстраненно повертел в руках чайную ложечку. Прищурился.
На окне еще был виден бледный след рисунка Тени – круг, внутри которого еще один. Цвет уже не такой яркий. Он ближе к коричневому, как высохшая кровь. Но странно, что он до сих пор заметен.
Так значит, ночью кто-то опять стучался к нам. Незваные гости. Я помню их руки, бьющиеся о стекло. Интересно, дед видел их?
Полагаю, что да. Но… Почему он так спокоен? Привык?
Или..?
Я положил ложку.
— А потом она меня обняла. Тепло, нежно… Собралась снять маску, — тихо заканчивал Тоша. – Я закричал, – зажмурился, — помнил, что под ней нет лица, но тут меня выдернули из этого кошмара.
— Как любопытно, — протянул дед. – Это многое объясняет, — его голос стал тише, словно он говорил для самого себя, сортируя в голове всю информацию по неким полочкам. Иногда смотришь на человека и думаешь: «Что он представляет, когда закрывает глаза?»
После недавних событий мне кажется, что мой разум — это заброшенное метро, где каждая информация одушевлена и похожа на человека. Стоит мне сомкнуть веки и я там. Ни убежать, ни спрятаться…
А у деда, как мне кажется нечто похожее на обсерваторию. Звезды, мечты и долгие часы ожидания в поисках одной единственной звезды. Где-то там, в глубине он прячет свои мечты и надежды, отдаваясь поиску того, чего нет. Шепчет, грустит. Просто то, что он ищет – улыбка давно погасшей звезды. Но все, что он видит – это она.
Пройдя через боль, возродись, учись любить так, чтобы отдавать всего себя и ничего не требовать взамен.
Иногда мне кажется, что он и в самом деле жил только ради нее одной – своей Софии.
— Вы о чем? – мой друг нахмурился.
Вот его внутренний мир вызывал у меня сомнения. С одной стороны его простодушие, веселость, любовь к сладкому, да и внешность настраивают на доброжелательный и несерьезный тон. Что-то светлое, уютное, похожее на воздушное пирожное или шифоновый торт. А с другой стороны… Подвал с яблоками и два трупа, лишенные лиц.
Иногда невозможно прочесть даже самых близких людей, а по внешности судить себе дороже. За улыбкой очень часто прячется то, о чем нельзя рассказать другим.
Так берешь простой буклетик, а в нем мелким почерком зашифрована бесконечная сага.
— Так, постой, Антоша. Я думаю, — дед перевел взгляд на меня. – А ты что видел? Все же у тебя не было... – он на миг запнулся. – Подобных ситуаций.
Да, такого у меня не было. Мои сны отличаются, от кошмаров Тоши. Он видит прошлое. Мне же приходит то, что не произошло и, надеюсь, не произойдет.
Я пожевал губы. Нельзя, совсем нельзя…
На груди Верочки распустил свои жуткие лепестки алый цветок, раскурочив грудную клетку, словно она была из бумаги. Тонкие кости поломаны, видны внутренности, и я смотрю на то, как ослабевает ее сердце, замедляя свой бег.
Ее обескровленные губы шепчут. Я не слышу, но ощущаю, как каждое слово впивается в меня, точно стрелы. Они попадают в цель и взрываются сотней осколков. Этих стрел нет, но я знаю, что они должны быть из стекла. Такого тонкого и хрупкого цветного стекла, что легко бьется, стоит ему очутиться в моих косолапых руках.
— Спаси меня, Сашенька…, — горячий шепот.
Зажмурился и тут же открыл глаза. Очень много того, на что у меня нет ответа.
Люди в метро, мороженщик, девушка в кроличьей маски, поцелуй мертвой Верочки и… Она говорила о каком-то признании.
О чем мне рассказать? Дьявол…
Сделал поспешный глоток. Выдохнул сквозь зубы.
— Продолжение того кошмара? – пришел мне на выручку дед. С благодарностью посмотрел на него и кивнул.
— Теневое метро. Да… — усмехнулся.
Тоша непонимающе вскинул бровь.
— Снится мне порой поезд, — я невнятно махнул рукой, точно отгоняя надоедливую муху. Почему-то было жарко и душно до такой степени, что становилось тяжело дышать. – Живой. Ходит по тоннелям, облизывается. У него пасть огромная и лапы с когтями. Скрежещет, — мои же слова казались мне горячечным бредом. – И едут в нем мертвые. Он их поглощает.