Ко мне подходит невысокого роста военный человек с худым, смуглым лицом, с горящими темными глазами. Он трясет мою руку, обнимает.
— Аверичева! Софья! Да неужели это вы? Вас не узнать, вы совсем другая!..
— Александр Александрович! И вы другой, и вас не узнать!
Передо мной наш ярославский писатель Александр Кузнецов, с которым мы не раз встречались в Ярославле.
— Нет, вас совсем не узнать! — не успокаивается Кузнецов.
Летят две подводы навстречу снежному ветру. Широкие сани мчатся по зимней дороге Никулинского леса в нашу разведроту. Хорошо, тепло, уютно в огромном тулупе. В санях — Кузнецов, подполковник Смирнов, корреспондент «Комсомольской правды» Крушинский. Мы с Кузнецовым вспоминаем Ярославль, театр Волкова, спектакли, наши встречи, нашу дружбу.
Молодые талантливые ярославские писатели, поэты, журналисты были настоящими друзьями театра. Александр Кузнецов, Валентина Елисеева, Мария Морозова, Анна Черток, Марк Лисянский и, конечно же, Анна Гогуева, работник радио, — непременные зрители и лучшие критики всех наших спектаклей. Они приходили к нам за кулисы, чтобы поздравить с премьерой, актера с удачей, что-то важное подсказать, просто повидать своих любимых актеров. Наши отношения перерастали в какие-то личные симпатии, в дружбу. Мы частенько собирались у кого-нибудь на квартире, читали до поздней ночи стихи Блока, Маяковского, Багрицкого, Есенина, Пастернака… Собирались для того, чтобы послушать новые стихи или новый рассказ наших друзей.
Особенно хорошо читал свои рассказы Александр Кузнецов. Потом вставал Марк Лисянский и своим тенорковым голосом, смешно отбивая рукой ритм стиха, читал нараспев:
Скрипят полозья, осыпаются с ветвей хлопья снега, а я рассказываю Саше Кузнецову о моих замечательных боевых друзьях, о нашем командире Иване Докукине, о Вале Лавровой и Ане Тюкановой, о фронтовой дружбе, выше которой я ничего не знаю.
Утром в переполненной землянке нашего взвода встреча.
Александр Кузнецов (он приехал к нам в качестве корреспондента «Известий»), корреспондент «Комсомольской правды» Сергей Крушинский, подполковник Михаил Павлович Смирнов забираются на нары.
Смирнов представляет разведчикам гостей. Затаив дыхание, мы слушаем только что написанный Кузнецовым новый рассказ «Свадебный поезд».
После чтения Михаил Павлович Смирнов рассказывает нам целую серию пошехонских анекдотов. Один из них я записала.
Летом 1936 года были большие лесные пожары из-за сильной жары. В городе Пошехонье пожарник с каланчи увидал яркий заход солнца за лесом и принял за пожар в лесу. Поднял тревогу, пожарники выехали тушить пожар. Они проехали от города пять, семь километров, а до пожара добраться никак не могут.
Только когда солнце ушло за горизонт, они поняли, что ехали тушить не лесной пожар, а закат солнца…
Мы расстаемся с Сашей Кузнецовым. Он смотрит на меня с грустной улыбкой и говорит: «А война окончится не скоро. Сможете ли вы выдержать такую жизнь, если она продлится не один год?» Я помолчала, а потом ему в тон: «Если буду жива, все выдержу, все вынесу».
Через час после отъезда гостей нас выстраивают вдоль землянок. Командир роты Докукин расстается с нами. Ему присвоили звание капитана и переводят во второй полк командиром батальона. Капитан Докукин обходит строй разведчиков, пристально всматривается в каждого бойца.
Его волнение передается нам. Мы не можем отвести глаз от любимого командира. Мне кажется, что даже ветви на деревьях поникли не под тяжестью снега, а под грузом нашей печали.
Мы сидим в осиротевшей землянке. Я записываю в дневник эти грустные строки, многие ребята лежат на нарах, тесно прижавшись друг к другу. Мы не можем смириться с переводом Докукина. Но приказы командования обсуждению не подлежат… Мы молчим, но каждый из нас думает: взять от разведчиков Докукина — значит вырвать сердце роты, обезглавить ее, а назначить Докукина в стрелковый батальон — это погубить самого Докукина. Он — разведчик по своей натуре, по душе. В нем все создано для разведки. Если бы его назначили начальником разведотдела дивизии, корпуса, даже армии, мы бы это поняли. Докукин командир наступательного порыва, он не сможет и дня просидеть в обороне. Это противопоказано его натуре.