История эта действительно боевая. Я узнала о суровых боях, из которых с честью выходил полк, о героической смерти комиссара Щелокова, который под Федоровкой поднял знамя и повел полк в атаку; о лейтенантах Смирнове и Коростылеве, принявших вместе со своими бойцами бой с танками; о командире полка майоре Комарове, который, тяжелораненый, продолжал руководить боем…
Митин ставит на стол чашки, нарезает хлеб. Володя продолжает рассказ. А я все слушаю, слушаю.
12-е марта.
На левом фланге нашей дивизии начались наступательные боевые действия. Скоро и мы двинемся вперед. Засиделись! Сейчас каждый солдат готовит себя к боям. Вчера разговаривала с начальником штаба полка майором Третьяковым в присутствии нескольких офицеров. Не могу я больше сидеть в штабе. На мое счастье, в штаб пришел заместитель по политической части командира полка майор Дмитриев. Он сразу же встал на мою сторону, посоветовал майору Третьякову немедленно познакомить меня с лучшим снайпером полка Гурием Борисовым. Все-таки много на свете хороших людей. Я это поняла здесь, на фронте.
Я узнала, что младший сержант второй стрелковой роты нашего полка донской казак Гурий Андрианович Борисов — лучший снайпер во всей дивизии. Он мстит за разрушенный свой край, за свою семью. У него на счету — 125 убитых фашистов. Счет солидный! Частенько Борисов со своим другом Меркуловым выходит «на охоту». Есть в полку повар — снайпер Бабин. У него на счету 26 офицеров. Сварит Бабин обед, накормит бойцов, возьмет свою снайперскую и идет «на охоту».
Гурий Борисов, честно говоря, отнесся ко мне довольно скептически, но все-таки не отказался от такого напарника: «Приказ есть приказ!» Я ушла с ним во вторую роту. Борисов познакомил меня с обороной противника, а потом до глубокой ночи мы разговаривали.
— С Дона я. Донской казак. Мне уже сорок шесть, — степенно рассказывает Гурий Андрианович. — Кое-что повидал на своем веку. В семнадцатом мобилизовали меня в армию, но с немцами тогда воевать не пришлось, началась революция. В гражданскую два с половиной года служил разведчиком в армии Буденного. Много порубал белых. А потом жили мы недалеко от Цимлянской. В 1930 году вступил в колхоз. Был бригадиром животноводческой бригады. Зарабатывал 700, а то и 800 трудодней в год. Да жинка моя, Евгения Стефановна, зарабатывала 300 трудодней. Жили хорошо. Никому не кланялись. Хорошела и крепла станица наша Ново-Цимлянская. И вдруг война! Пошел в армию, а жена, три сына, дочка остались в своем дому, а там фашист поразбойничал. Что с моими сейчас, не знаю! До апреля сорок второго воевал в Сталинграде, а в апреле попал в вашу Ярославскую дивизию. Тогда дела были неважные, да и немец был другой. В июле стояли мы под деревней Селище. Немцы до того обнаглели, что в трехстах метрах от нашего дзота ходили свободно, в рост, ничего не боясь. Заметил я одного гитлеровца: он как хозяин ходил по деревне. Длинный, худой, сутулый, он шел не спеша, как будто так и полагается. «Ах ты, сволочь, — подумал я, — не будешь ты больше шагать по нашей земле». Фашист остановился у дома, закурил. Я прицелился и выстрелил. Фриц грохнулся на землю.
13-е марта.
Перед рассветом вышли с Борисовым «на охоту». Окопались, подготовили запасные ячейки, замаскировались и ждем. Немецкие траншеи как вымерли. «Они уже ученые, не показываются», — шепчет Гурий Андрианович. Время тянется медленно. Чтобы не окоченели руки и ноги, двигаю пальцами. Во второй половине дня из окопа вынырнула голова немца в каске. Мгновенно раздался выстрел Борисова. Немец поднялся в рост, каска свалилась с головы, потом рухнул и он сам.
С уважением смотрю я на Гурия Андриановича, восхищаюсь его выдержкой и мастерством. Ведь в окопе только на миг что-то промелькнуло, но и этого оказалось достаточно для снайперского выстрела.
— Так бы мне!..
17-е марта.
Наконец-то лед тронулся и у нас. Мы наступаем! Какое это великое чувство: Советская Армия наступает!
В ночь на 13-е марта разведчики на левом фланге полка у д. Берлезова обнаружили, что противник из-под города Белого начинает уходить в направлении Духовщины-Ярцево, сжигая населенные пункты.
В штабе полка никто не спит. Все ожило, задвигалось, зашумело. Гудят телефоны. «Волга! Волга!» — слышатся позывные. Штабные офицеры неузнаваемы: подтянутые, помолодевшие. Даже Митин, самый спокойный и самый «неофицеристый» из офицеров, преобразился. Сейчас он настоящий военный. Офицеры штаба уходят в подразделения. ПНШ-1 Борисов уходит с группой автоматчиков. Уговорила и меня взять с собой.