— Твое идиотское увлечение мешает учиться! Экономика – сложная наука! Там надо вникать! Вчитываться в каждое слово! А не штаны просиживать на парах! Выкинь, немедля! Тебе все уже говорили – хреново ты рисуешь!
Мой ответ всегда был одинаков:
— Мам, мне это нравится! Я…
— Мне плевать, - такими словами мама перебила меня и заставила замолчать и в досаде смотреть в пол на потеху родителям, - Экономика! Вот к чему ты должен стремиться!
Но я стоял на своем:
— МНЕ ЭТО НРАВИТСЯ!
— Заткнулся! В институт живо!
В тот раз я принес маме нарисованного на стандартном листе небольшого серого котенка, на вид где-то трехмесячного. Однако что бы я ни рисовал, ответ был одинаковым. За что? Загадка! Нехотя я с досадой пошел в коридор, вспомнив, что забыл, где моя куртка. Зима у нас сейчас не лето - -20 и гуляй Вася, жуй опилки. Куртка у меня под такой мороз идеально подходившая была лишь одна. Как раз мать вашу которую я и потерял. Перерывший, казалось, все полки, я увидел маму с недовольной гримасой. Глаза на ней гневно пялились на меня.
— Дай угадаю. Куртку не можешь найти?
Я кивнул.
— Бестолочь!
Бестолочь, бездарь, безмозглый и недоносок – все, что я слышал от мамы вместо сын, сынок, Дима. Между тем она, легонько толкнув меня прошла в коридор, и без особых трудностей открыла шкаф и вынула от туда серого цвета куртку, со словами:
— Это что? – мама показала ее, висевшую на вешалке.
— Н-не знаю. – удивленно промямлил я. – Я не видел тут ее.
— Ты ее тут вообще искал?
— Искал.
— Ни хрена ты не искал! Одевай!
Мама кинула мне одежду, которую я еле подхватил и чуть не повалился вместе с нею на пол. Но мне все же удалось удержать равновесие, после чего я начал натягивать на себя эту куртку, добытую «непосильным трудом» и путем гневных высказываний мамы. Куртка налезала плохо и, казалось, что уже смалилась и скоро уже будет валяться на помойке. Я оделся и вышел. Колючий ветер с завыванием дул прямо в лицо. Ничего не разглядеть, - метель! Я ненавидел зиму за пургу! Проходу не дает, ничего не видно, да еще и дует прямо в лицо! Едва различимы были деревья, будто смотревшие на людей и переговаривающиеся между собой: «Смотри, этот вон, вообще за здоровьем не следит! Осенняя куртка!». Величавые, они смотрели на людей как на насекомых, словно представляя в мечтах, как правят этим миром. Заснеженная дорога уже не выделялась среди всех огромных сугробов, на кои мы уже неделю любуемся. Тропа, едва различимая, была единственным спасением и навигатором, который спасал и не давал потеряться в снежных округах. До универа, слава Богу, было не больше трех сотен метров. Дойти до него не составляло труда даже в такую погоду, а близость к дому играла только на руку, и, хочу сказать, спал я значительно больше одногруппников, которые могли жить либо вдали от здания учебы, либо вообще в другом городе. Хотя чаще приезжим везло, они передвигались на машинах, и их поселки никогда не находились далеко от города. Вязнуть в надоедливом снегу приходилось только местным. Тусклый свет фонарей – знак того, что я уже на территории заведения. Хорошим его можно было назвать с большим натягом. Экономика – не мое! Уж так сложилась судьба. Финансы мне с детства не зашли.
Вот и вход. Дверь отворилась.
— Смотри-ка! Димочка!
Знакомый голос – Коля. Мой единственный кореш. Да, он, как и другие подстебывает меня за любовь к дизайну, но тем не менее общается со мной. Рядом с ним, около парадной двери, красовались его дружки, гопари и задиры. Им всегда не нравилось, что Колян вообще со мной общается.
— Ну, ты че, - сказал один из них и харкнул на гранитный пол крыльца, - смотри хотя бы на собеседника, на!
— Да он уже обосрался! – подхватил другой.
— Отвалите, пацаны.
— Да ладно, пусть идет. – Колю я хоть и невзлюбил после его поступков, но эта речь сейчас была достойна уважения. – Проходи.
Он сдвинулся чуть вправо, давая мне пройти. Пара скоро начинается. Я зашел в здание, взглядом благодаря знакомого. Когда я переоделся и устремился к лестнице, они медленно и с досадой пошли в моем направлении на пары.