ник, инвалид, торговец, приличный господин, у которого из
кармана торчат перчатки. То же и в политических партиях: это
сборища людей с разным мировоззрением, кретинов, которые
заняты политической игрой в шары». < . . . >
Однажды он набросал на бумагу рассказ о человеке, влюб
ленном в идею. Человек ласкает ее, лелеет до тех пор, пока не
замечает на террасе толстую кормилицу, которая, сидя, подки
дывает на колене младенца. Тогда он изменяет идее и целуется
с кормилицей. Идея с горя умирает, а он тащится за дрогами
бедняка, к которому никто не пришел на похороны. < . . . >
— Работа и женщины — вот вся моя жизнь! < . . . >
Рифмовка для поэзии — то же, что дисциплина для храб
рости.
Великие люди — это медали, на которых господь бог отче
канивает их эпоху.
Мышление некоторых людей весьма походит на воскре
сенье — это сочетание всевозможных банальностей.
«— Господа, — провозгласил однажды Нодье, необычайно
воодушевившись к концу обеда, — вот вам пример коррупции
нашего правительства: господин Лэне, который слывет одним
из самых добродетельных министров, как-то под Новый год
56
прислал нам ассигнацию в пятьсот франков, чтобы мы напи
сали хвалебную статью в наших газетах.
— Вы вернули ему деньги? — спросил господин Лепрево.
— Нет, — отвечал Нодье, — зато я написал статью против
него». <...>
Наши вечера, почти все те вечера, когда мы не работаем,—
мы проводим в лавочке странного торговца картинами, Пейре-
лонга, который собирается разорить своего отца еще на три
дцать тысяч франков.
Чудесный малый, огромный, толстый, то и дело поправляет
очки, которые сползают ему на нос, убежденный потребитель
пива, из-за чего физиономия у него раздулась шаром, так что
Путье просит: «Закройте окна, не то Альсим сейчас улетит!»
Человек абсолютно неспособный что-нибудь заработать на про
даже, слабейшее, ленивейшее создание, вечно где-то шатается,
что-то бубнит, ни за что не обойдется без пяти-шести приятелей
за обедом или по крайней мере вокруг стола с пивными круж
ками.
Он поселил у себя одну женщину, — она некрасива, но же
манно отворачивается, чтобы взять понюшку табака, но уютно
мурлыкает в кресле, мило лепечет, в ней есть некоторое изяще
ство приличной дамы, прикрывающее сильно выраженную исте
рию, из-за которой она каждый месяц ссорится с любовником
ради того, чтобы пожить недельку с одним из сотрапезников
своего мужа, потом она возвращается с повинной, и все продол
жается как ни в чем не бывало. Ее особенность в том, что во
круг нее распространяется какое-то возбуждение ума, в ее об
ществе люди становятся остроумнее.
Путье, после ряда приключений, способных затмить романы
Kappa, ставший здесь чем-то вроде приказчика и реставратора
картин, — впрочем, без определенных обязанностей, если не счи
тать обязанностей patito 1, — в глубине лавчонки бросает в сто
рону шутовские реплики и остроты.
Сюда каждый вечер приходят пить Надар, художник Хаф-
фнер, самый известный пьяница и болтун из всех эльзасцев;
Валантен, художник из «Иллюстрасьон» *. Деэ, этот хлыщ, лю
битель серых тонов; Галетти со своей свирепой физиономией;
колорист Вуальмо со спутанной рыжеватой шевелюрой Апол
лона; совсем еще молодой Сервен и многие другие... Начи
нается такой крик, такие вольности, что Пейрелонг вынужден
1 Возлюбленного ( итал. ).
57
время от времени величественно и негодующе восклицать: «Да
где ты находишься?!»
В числе доводов, какими Пейрелонг убеждал отца в выгод
ности своего коммерческого предприятия, была и ссылка на
огромную экономию от того, что он перестанет ходить в ко
фейню, и бедняга открыл теперь бесплатную кофейню у себя
на дому!
Однажды решили всем скопом съездить в Фонтенебло к па
паше Сакко, в Марлотту * — излюбленное отечество современ
ного пейзажа и Мюрже. Амели надевает самое роскошное пла
тье, нацепляет все свои драгоценности; и мы врываемся в лес,
где каждое дерево кажется натурщицей в окружении этюдных
ящиков.
И вот начинаются долгие переходы вслед за художниками и
их любовницами, когда мы, словно простодушные гризетки,