всей Академии и за свое низкое усердие вполне заслуживаю
щий звания ее кандидата in culo! 2
На его вопрос, остаемся ли мы сотрудниками его газеты
после ее выступления против Ньеверкерка *, злобного и наив
ного выступления, демонстрирующего независимость «Газетт
1 Прислужник ( лат. ).
2 В заднем проходе ( лат. ) .
612
де Бо-з-Ар» в тот момент, когда суперинтендант перестал ее фи
нансировать, мы ответили следующее:
«Сударь, мы благодарим вас за уважение, которое вы к нам
проявили, предположив, что мы не останемся сотрудниками
вашей газеты после вчерашней статьи, подписанной вами.
Оба романа, которые мы опубликовали в газетах, были напе
чатаны в органах оппозиции *. То, что нас связывает с прави
тельством, — никак не узы благодарности, это дружелюбные от
ношения с некоторыми лицами, отношения бескорыстные, завя
завшиеся сами собой; эти отношения нам дороги, и мы сочли бы
подлостью разорвать их в настоящий момент.
Отсюда следует, что, прочтя в вашей газете объявление о
специальном листке, враждебном этим лицам и этим нашим
друзьям, мы просим вас отослать нашу статью о Моро г-ну Ле-
кюиру, в «Международную книготорговлю».
Соблаговолите также удержать наш гонорар за статью «Эй-
зен» в счет нашего вам долга за первую партию бургундского
вина; остальную сумму мы возместим вам при первой возмож
ности. За вторую же партию мы уплатим, как обычно, в конце
года».
Черт возьми! Ньеверкерка можно упрекнуть во многом, но
в чем причина всех этих нападок? В любви к картинам, кото
рые он якобы присвоил? Да разве хоть один из всех журнали
стов, требующих от него возвращения этих картин, знает, на
каком месте висит в Лувре хоть одно из выставленных там по
лотен? Нет, это опять мещанская зависть, — и в настоящий мо
мент она принимает пугающие размеры, — чистейшая грубая
зависть, одновременно трусливая и почти яростная, зависть к
этому видному мужчине, который носит графский титул, сча
стлив, обладал великосветскими женщинами, занимает высокое
положение и получает большой оклад! < . . . >
10 февраля.
Только что мы оба чуть не погибли. Как обычно по средам,
мы ехали на обед к принцессе. Пьяный извозчик, которого мы
взяли в Отейле, на полном ходу наскакивает на колесо ломо
вой телеги на набережной Пасси; толчок такой сильный, что
Эдмон, ударившись о ближнее стекло, разбивает его своей го
ловой, так что лицо оказывается снаружи... Мы смотрим друг
на друга, — взаимное осматривание, как бы ощупывание! Лицо
у Эдмона в крови, глаз залит кровью. Я выхожу с Эдмоном из
коляски, чтобы было виднее. Смотрю на него: удар пришелся
под глазом, стекло порезало нижнее и верхнее веко. Я замечаю
40 Э. и Ж. де Гонкур, т. 1
613
только это, и лишь потом Эдмон признался мне, что, плохо видя
из-за кровотечения, боялся остаться без глаза.
С набережной мы поднялись в Пасси; я вел его под руку, он
шагал твердо, прижимая к лицу красный от крови платок,
шел, как олицетворение кровавого несчастного случая, как
каменщик, упавший с крыши. И пока не промыли глаза в ап
теке — смертельная тревога, волнение, секунды ожидания, ко
торые казались вечностью! Какое чудо — глаз невредим!
Идем отправить телеграмму на улицу Курсель, и по дороге
он рассказывает мне очень странную вещь: за мгновение до
толчка у него появилось предчувствие несчастного случая; но
только, из-за какого-то смещения, подсознательно связанного
с братским чувством, он представил себе, что ранен я, и ранен
в глаз.
12 февраля.
< . . . > Никто еще не охарактеризовал наш талант романи
стов. Он состоит из странного и уникального сочетания: мы
одновременно физиологи и поэты.
О, как приятно, когда общаешься с сильными мира сего,
знать, что у тебя есть свой кусок хлеба и ты ни от кого не за
висишь!
Вторник, 2 марта.
До сих пор мы еще не встретили никого, кто сказал бы нам
что-нибудь приятное по поводу нашей книги, даже в самой ба
нальной форме.
Перед обедом у Маньи мы заходим к Сент-Беву. Он появ
ляется из спальни, где ему спускали мочу, и тут же начинает
говорить о нашем романе: видно, что он собирается говорить