плакать, чтобы растрогать прохожих; а он, Поплен, щипал сво
его сына, чтобы тот рассмешил принцессу. <...>
15 августа.
Как изменился этот дом и сама принцесса! Когда мы впер¬
вые пришли сюда, здесь еще бывали люди смелые, независи
мые, значительные личности или бескорыстные характеры,
мысли которых внушали ей такое уважение, что она их об
суждала, но не оспаривала. Всегда находился кто-нибудь, кто
возражал на бессмыслицы, высказанные ею сгоряча, на искаже
ния истины, допущенные ею в запальчивости, — и свободная
откровенность наших слов всегда встречала одобрение и под
держивалась сочувственным молчанием. Теперь здесь только
попрошайки, лакеи, люди низменного ума, низкого сердца,
подобострастная клака. В таком окружении она понемногу
привыкла к тому, что ей никто не противоречит, и на малейшее
возражение она отвечает вспышками слепого, глупого, ребяче
ского гнева. У нее как будто с каждым днем становится все
меньше благоразумия, рассудительности, все меньше понима
ния сущности людей и обстоятельств, она все чаще резко отри
цает истину, и все это ведет к тому, что разум ее временами
как бы мутится и покидает ее.
Невозможно себе представить, чего только не наговорила
41*
631
она сегодня утром по поводу орденов, розданных за этот год
(она считает, что художника Бодри слишком поспешно награ
дили офицерским крестом ордена Почетного легиона, а архи
тектору Виоле слишком поздно дали командорский крест) ; по
поводу амнистии, по поводу политики правительства, которое
само себя предает и распускает, — этого отказа одного из На
полеонов от двух основных сил наполеоновского правитель
ства: власти и славы.
О, как возрастает презрение к человечеству, к сильным мира
сего, к их приближенным, придворным и слугам, когда пожи
вешь немного среди тайн и секретов вот такого маленького
двора, за его кулисами! Какое ложное представление создает
себе публика о здешнем мирке, понятия не имея о том, как
скучна и неинтересна может быть близкая дружба с принцес
сой императорской крови!
Вот действующие лица и статисты Сен-Гратьена. Бездар
ный художник, по фамилии Анастази, нечто вроде мистика-
идиота, пошлого, как чернь; поэтишка Коппе; этот Поплен со
своим девятилетним интриганом-сыном; заполняющие собою и
салоны, и пейзаж, и озеро три дочери профессора Целлера, три
довольно хорошенькие девушки в желтых костюмах пастушек
из оперетты; мадемуазель де Гальбуа, которую приказано на
зывать мадам де Гальбуа, несмотря на ее сорок лет девствен
ности. Среди всего этого от группы к группе переходит слепая
галлюцинирующая г-жа Дефли, с большим козырьком над гла
зами, и по пути нащупывает тень, которую она принимает за
женщину.
По воскресеньям приходят еще чета Жиро, Сентен и этот
старый шут Араго.
Да вот, боже мой, и весь кружок принцессы.
Здесь больше не беседуют, никто не слышит друг друга:
шум, производимый маленьким Попленом, заглушает все голоса.
Он все заполняет собой, перебивает Готье, который говорит
о Екатерине Медичи, и громко высказывает свои историче
ские взгляды десятилетнего школьника. Он всех называет на ты,
взрослые дочери Целлера для него — малявки, за обедом он
требует, чтобы ему принесли меню принцессы, кладет обратно
на блюдо кусочек цыпленка, который ему положил метрдотель,
в берет другой кусок, с белым мясом. Это сорванец, маленькое
современное чудовище, удивительный маленький интриган, ис
пользующий свою невоспитанность, чтобы забавлять прин-
632
цессу; он целует в коридоре платья, только что снятые ею,
когда их уносят горничные. Это лицеист восьмого класса, уже
прожженный, как старый придворный.
Среда, 25 августа.
< . . . > Господин де Саси рассказывал сегодня утром, что,
когда генералу Себастиани сообщили об убийстве его дочери,
г-жи де Прален, он остановил того, кто принес ему эту весть,
воскликнув: «Ах, минутку... как бы это не повредило моему
здоровью!»
Лавуа сказал одному бретонцу, строившему себе дом из
песчаника, — камень, из которого обычно строятся дома в Бре
тани:
— Почему вы не сложите его из кирпича, ведь это краси