става преступления. Но отчет о нашем допросе, напечатанный
в бельгийской газете, где нашего следователя, кажется, обо
звали палачом во фраке, донесение о нашем разговоре в редак
ции «Парижа», шпионские сведения, исходящие от людей,
5 Э. и Ж. де Гонкур, т. 1
65
близких к нашей газете, приказ из полиции, озлобление судей
ских, обидчивость Дворца правосудия — все это привело к
тому, что окончательно решено было не прекращать судебного
преследования.
Нас вызвали на 2 февраля в суд исправительной полиции,
в шестую камеру. В этой камере обычно и разбирались подоб
ные дела, она достаточно проявила себя, так что на нее можно
было положиться. Зная ее готовность к услугам, ей поручали
судебные дела прессы и политические приговоры.
Мы зашли за нашим дядей Жюлем де Курмоном, чтобы вме
сте с ним сделать визиты судьям. Нас предупредили, что пра
восудие требует соблюдения подобных правил вежливости. Это
было нечто вроде «Morituri te salutant» 1, до которого эти гос
пода, по-видимому, лакомы.
Сначала мы направились в конец улицы Курсель, к предсе
дателю суда по фамилии Легонидек, поселившемуся там, оче
видно, для того, чтобы находиться поближе к площади Монсо,
где, по всеобщему мнению, он добывал себе любовников. Он
был сух, как его имя, холоден, как старая стена, с изжелта-
бледным лицом инквизитора. В его доме стоял затхлый дух мо
настыря, а в его саду не пели птицы.
Потом мы посетили обоих судей. Один из них — Дюпати,
потомок известного бордоского прокурора, — не был, кажется,
склонен считать нас закоренелыми преступниками. Второй, по
фамилии Лакосад, тип ошеломленного буржуа, похожий на Ле-
мениля, принимающего ножную ванну в «Соломенной шляп
ке» *. Он впутался в дело, как театральный комик в водевиль
ную интригу. В комнате, где он нас принимал, висел его порт
рет в охотничьем костюме, один из самых необычайных портре
тов, какие мне когда-либо доводилось видеть: представьте себе
Тото Карабо * в засаде или Кокодеса в степи. Когда мы ему
старательно изложили дело, которое он должен был разбирать,
он ничего не понял. Должен отдать ему справедливость — я ни
когда еще не видел судьи, менее поддающегося влиянию и
меньше осведомленного о деле, которое ему поручено.
Последний визит мы сделали товарищу прокурора, который
должен был выступать с обвинительной речью. Его фамилия
была Ивер, и манеры у него были светские. Он заявил, что он
лично не находит в нашей статье ничего преступного, что
наша статья, но его мнению, не подлежит действию закона, но
что он был вынужден возбудить судебное дело после неодно-
1 Идущие на смерть приветствуют тебя ( лат. ) *.
66
кратных предписаний министерства полиции, после двукрат
ного требования г-на Латур-Дюмулена; что он рассказывает это
нам как порядочный человек и просит, чтобы мы как порядоч
ные люди не воспользовались его признанием при своей за
щите... То есть этот человек олицетворял собой Правосудие в
полном повиновении у Полиции; он возбуждал дело по указке,
он обвинял по приказу, он исполнял свои обязанности, дейст
вуя против совести. Он судил нас, невиновных, и был готов тре
бовать самой суровой кары за преступление, которого мы не
совершали, он объяснил нам это наивно, цинично, прямо в
лицо. Нельзя было сказать, что он продается ради куска хлеба:
у него было приличное состояние, как-никак тридцать тысяч
ренты.
«Ну и сволочь!» — сказал мой дядя, выйдя из его дома.
И заявление товарища прокурора, и лживые уверения Латур-
Дюмулена, что он якобы пытался прекратить дело, между тем
как он дважды понуждал товарища прокурора к обратному, —
все это вдруг выбило дядю из привычного состояния оптимиз
ма и эгоизма, и он возмущался и негодовал, задетый за живое.
Все это хоть на миг встряхнуло этого закоренелого обыва
теля.
До суда нужно было выяснить еще кое-что весьма для нас
важное, а именно вопрос о слове шантаж и о том, что под этим
подразумевалось; мы отправились к г-ну Латур-Дюмулену. Мы
явились в министерство. Это было за день до суда. Нас попро
сили обождать в передней, где канцелярский рассыльный читал
книгу Ла Героньера, сидя напротив портрета императора, од