смесь отдельных черт характеров, взятых у разных людей,
вследствие чего в романе нет действительности, нет человече
ских личностей, он по-настоящему не стоит на ногах.
Суббота, 5 октября.
Сегодня, на Выставке в военном министерстве, я развле
кался, следя за постепенным увеличением стоимости пушечных
выстрелов. Самый захудалый пушечный выстрел стоит теперь
от трехсот до пятисот франков. Но есть и такие, что стоят нам
1350, даже 1572 франка. Все в жизни возрастает в цене, даже
искусство убивать друг друга становится очень дорогим.
Что до предметов в этом музее военного хлама, многое го
ворящих историку нравов, то, например, плеть, с которой Мю
рат скакал в атаку при Эйлау, сказала мне больше, чем все
опубликованные истории этой битвы!
Воскресенье, 20 октября.
Утром — визит датского критика Брандеса: он рассказы
вает о моей широкой популярности в его стране и в России.
Мы вместе удивляемся снобизму Тэна и Бурже, замеченному
Брандесом. <...>
Пятница, 25 октября.
< . . . > Нынче вечером приходит обедать Жеффруа. Он при
носит мне предисловие к «Жермини», написанное им для изда
ния в трех экземплярах у Галлимара. Следовало бы назвать это
предисловие «Женщина в творчестве братьев Гонкур». Оно
сделано превосходно, с волнующей меня ноткой нежности. Ни
когда не было написано о двух братьях ничего столь возвышен
ного по мысли и художественного по исполнению. Ах! Если б
Дельзан сделал о нас книгу такого рода! *
Воскресенье, 29 октября.
< . . . > Чтобы хорошо чувствовать живопись, нужно ощущать
красоту глазурной слезы на глиняном кувшине, окраску лепе
стка у цветка, тон соуса в рагу, словом — кучу вещей, не име
ющих отношения к живописи маслом, но восприятие которых
31 Э. и Ж. де Гонкур, т. 2 481
предрасполагает к правильному суждению о ней. Я спрашиваю
вас, обладают ли Тэн и Золя, с какой стороны ни посмотри, хоть
малейшим чувством всего этого. Они судят о живописи, как
Гизо, как Тьер, — с точки зрения литературы, — судят нелепо,
как слепые, поставленные перед картиной и выслушавшие рас
сказ о ней.
Суббота, 9 ноября.
Я раздумываю над тем, что я хотел бы сделать в свои послед
ние годы, если бы господь подарил мне еще десять лет жизни, —
сохранив мне разум и зрение. Я хотел бы написать сатириче
ский водевиль, эта мысль неотступно преследует меня, — воде
виль, который был бы произведением нового жанра в моей дра
матургии. Затем — исследование об эротике: этот замысел уже
давно созрел у меня, и я хотел бы медленно его завершать,
привлекая к этой теме как можно больше искусства и все воз
вышенное философское умозрение, на какое я способен. И все
это — одновременно с биографиями четырех актрис, которые
мне еще остается написать, и еще с одной серией: тщательно
обоснованными гипотезами и открытиями, относящимися к
экзотическому материалу — творчеству пяти крупнейших ма
стеров японского искусства: Утамаро, Хокусаи, Гакутеи, Ко-
рин, Ридзоно.
О! Как хотелось бы, чтобы мне были даны эти десять
лет при тех условиях, какие я прошу; ибо чувствую, что, хотя
я совсем стар, я б еще сумел нацарапать пером кое-что, в чем
опередил бы свое время.
Воскресенье, 24 ноября.
Вчера Доде на обеде, который он дал критикам в благодар
ность за успех его пьесы, — ибо в этом году он заработает двести
тысяч франков, — рассказал Сарсе и Вольфу, как он бедствовал
в юности, когда у него не было рубашки на смену той, что он
отдавал прачке, когда рваные подошвы его башмаков чавкали
по грязи, когда он голодал, не имея куска хлеба.
Доде рассказывал о дружбе с этим ужасным Вероном, кото
рый уже зарабатывал деньги, но никогда не справлялся, обе
дал ли Доде, — а ведь у него еще не было своего заработка. Он
вспомнил, как однажды ему совершенно нечего было есть, и он
улегся в постель; тут зашел Верон и спросил, почему он уже в
постели, на что Доде ответил, что от скуки. Тогда Верон сказал,
что распорядится относительно своего обеда и будет обедать
подле его кровати. И Верон съел весь обед, так и не спросив:
482
«Не хочешь ли кусочек?» Доде сумел скрыть свои страдания и
свое безумное желание отведать ветчины, вкус которой жил в
его памяти.
И он снова вспоминает свое нищее прошлое в отчем доме,
слезы матери, скверное настроение отца, разговоры по углам,
тайком от детей, ночные вылазки брата, относившего вещи в
ломбард, арест на имущество и продажу всей движимости,
слова отца, сказавшего ему, что теперь он сам должен зараба
тывать себе на жизнь, — а ему было всего пятнадцать лет!.. И
Доде рассказывает, сколько платили литератору в те времена,
когда он печатал в «Фигаро» всего одну статью в месяц, и гово
рит о радости, — да, о радости, — которую он испытывал, когда
вечером мог вернуться со свечой, со свечой, обеспечивавшей ему
четыре-пять часов чтения или работы ночью, — и, дотронувшись
до своей руки, он говорит, что сохранил еще в пальцах ощуще
ние шершавой бумаги, в которую завертывали свечи.
Среда, 27 ноября.
Остроумничанье убьет все во Франции. Оно уже убило ре
лигию, армию... подточило семью, пощадив, однако, мать —
существо боготворимое, священное по самой сути своей, кото
рое зубоскалы еще не осмеливаются осквернять своим смехом...
Ну, а вчера, в Свободном театре легонько топтали ногами
этот злополучный крест моей матери, и зрительный зал без воз
мущения выслушал из уст сына фразу: «Похороны матери —
это одна морока и пустая трата времени» *. О, у меня нет ника
ких претензий к Ансе, весьма даровитому малому, — он только
показал на сцене тот дух разрушения, который носится в воз
духе и за который отчасти несет ответственность Валлес, столь
беспощадно обрисовавший свою собственную мать.
О! Этот моральный распад, это всеобщее бесстыдство дейст
вительно характерны! Во время представления «Школы вдов
цов» абонентам — тем, кто соглашался брать, — раздавали про
граммы, где была изображена голая женщина и признаки ее
пола игриво подчеркнуты тиснением.
Из офортов Ропса мне больше всего нравятся пригласитель
ные билеты, программки, адреса, меню на веленевой бумаге с
гравюрами в мягких, серых, стертых, словно нейтрализованных
тонах, — на них изображены мелкие узоры и фигурки, сделан
ные по великолепным рисункам графитовым карандашом са
мого твердого номера.
31*
483
Нынешней бессонной ночью я думал о том, какое влияние
оказал на своего отца Леон Доде, о том, что дарвинизм, спен-
серизм вторгся в литературное творчество отца благодаря вку
сам и научным устремлениям сына, так что не будь Леона, быть
может, Доде не написал бы «Борьбу за жизнь».
Вторник, 10 декабря.
Забавно, до чего невежественны журналисты. Книга астро
нома Фламмариона «Урания» обязана своим успехом тому, что
в ней читатель внезапно переносится на звезды, в тот мо
мент, когда до них доходит луч, освещавший какое-либо собы
тие на Земле. Ну, так этот вымысел весь целиком принадлежит
Карлейлю, у которого, помнится, я читал статью о времени в
пространстве, переведенную в «Ревю британник», где, при пере
несении на одну планету, вы видели сцену распятия Иисуса
Христа, при перенесении на другую — смерть Густава Адольфа...
Но хоть бы у одного из журналистов было время читать!