стилю Доде, но не стилю «Сафо», уже вполне сложившемуся,
491
а жеманному и немного раздражающему стилю Доде тех вре
мен, когда он писал вещи вроде «Учителя» *. Как противны
эти беспрерывные потуги на остроумие на протяжении всего
повествования и, казалось бы, уже совершенно устаревшие и
вышедшие из моды тирады, вроде такого обращения платана
к дрозду: «Покинь мою тоскливую тень, лети в Люксембургский
сад, там бродят любовники, соединив свои влюбленные руки,
там солдатики заглядываются на пышный бюст кормилицы, там
студенты...»
Единственное достоинство книги — она не скучна и в ней
видно подлинно пережитое в жизни, — хотя все это пригла
жено и тускловато.
Подумать только, как мало, в сущности, нужно иметь в го
лове, чтоб быть великим или же по крайней мере популярным
поэтом!
Вторник, 11 марта.
В последнее время беды сыплются на меня одна за другой.
Катастрофический провал «Братьев Земганно» *, отказ Рот
шильда — без всяких объяснений — иллюстрировать Марию-
Антуанетту», и это буквально на следующий день после того,
как он написал, что скоро пришлет корректуру; ни одного
слова в газетах о моем «Дневнике», за исключением выпада
Бессона; вчерашнее письмо от принцессы, в котором она про
сит, чтобы я больше не писал о ней в своих мемуарах; * со дня
на день можно ждать каких-нибудь неприятностей из-за этой
истории с Ренаном на обеде у Бребана *, а сверх всего — на
этих днях я приобрел старинный перламутровый веер и думаю,
что продавец надул меня.
Сегодня Ажальбер прочитал мне переделанное по моим ука
заниям второе действие * «Девки Элизы»: это предыстория ге
роини моего романа, данная там в экспозиции, а здесь изложен
ная в защитительной речи адвоката. Я нахожу, что защититель
ная речь составлена превосходно и очень волнует. < . . . >
Среда, 12 марта.
В сущности, каждый желает знать правду о других и не со
гласен читать ее о себе. На днях я прочитал Бракмону весьма
доброжелательную запись о нем и его жене во время Осады;
описывая голодовку, я рассказал о ненасытном аппетите Брак-
мона и «волчоночьем» аппетите его жены. И что же вы ду
маете? Он попросил меня не публиковать эту запись. Уверен,
492
что если бы до передачи рукописи в типографию я поговорил
со всеми, о ком писал в самых милых выражениях, но кого по
казал обыкновенными живыми людьми, — двенадцать томов
моего «Дневника» свелись бы к двенадцати печатным ли
стам.
Наконец-то г-же Шарпантье дано испытать истинно дет
скую радость — иметь за своим столом министра: сегодня вече
ром она наслаждается обществом сидящих рядом с ней — по
правую и по левую ее руку — его превосходительства министра
иностранных дел, самого г-на Спюллера, и миллионера Чер-
нучи, от которого она надеется получить наследство для моей
крестницы. Присутствуют еще Рейнах, супруги Маньяр и фи
лософ Ревель, а также какой-то чиновник из Руана.
Этот тупица министр, с которым Доде однажды смотрел
пьесу Дюбуа, после чего описывал мне его сверхъестественно
глупое восхищение, сегодня открыл для себя святого Франци
ска и, высказывая свои суждения по поводу его сочинений, ин
тересуется моим мнением о них. Что же, я ответил, что не
знаю более ничтожного литератора!
— Золя, что вы сейчас пишете? — обращаюсь я к автору
«Человека-зверя», присевшему возле меня во время этого
приема.
— Да ничего... Я никак не могу взяться за дело... И потом,
тема моего романа «Деньги» * так обширна, что просто не зна
ешь, с какого конца подойти; а документальный материал для
этой книги... Я просто никогда не был в таком затруднении, как
сейчас: где его найти, куда толкнуться?.. Ах, как хотелось бы
уже покончить с этими тремя последними книгами... После «Де
нег» — решено — пойдет «Война», но это будет не роман, я
просто проведу человека через Осаду и Коммуну — без всякой
интриги. Но если подумать, книга, которая больше всего гово
рит моему сердцу, притягивает меня, — это самая последняя;
в ней я выведу ученого... Этого ученого я, очевидно, постара
юсь написать с Клода Бернара, пользуясь его бумагами, пись
мами... Должно получиться интересно... Я покажу ученого,
женатого на женщине с устарелыми взглядами, ханже, которая
уничтожает все, что он создает.
— А потом что станете делать?
— Потом было бы умнее всего не сочинять больше книг,
совсем отойти от литературы, начать новую жизнь, считая, что
с прежней покончено.
— Но для этого, пожалуй, никогда не набраться духу?
— Да нет, отчего же!
493
Суббота, 15 марта.
<...> Вечером — депеша от Декава с единственным сло
вом: «Оправдан» *.
Четверг, 27 марта.
Вчера Гандеракс рассказал, что он по моему «Дневнику»
составил себе представление о Бертело, как о личности совер
шенно исключительной и, когда случайно оказался рядом с ним
за обедом, его немало удивило, что тот все время, словно старый
канцелярист, нудно твердил одно и то же о каких-то админи
стративных мерах, которые он будто бы принимал в свою быт
ность министром * и которые в дальнейшем не применялись.
Поразительно, до чего же власть и почести оглупляют неко
торых людей!
Суббота, 5 апреля.
Что за отзывы о моей только что опубликованной книге
«Мадемуазель Клерон»! Один болван по имени Рене Думик *
утверждает, что живописать, воссоздавать образы актрис прош
лого — неблагодарный труд, ибо биографии всех актрис похожи
одна на другую. Насколько же это глупо! Разве жизнь траги
ческой актрисы похожа на жизнь балерины? И даже если гово
рить об актрисах одной профессии — разве жизнь и смерть пе
вицы Софи Арну можно сравнить с жизнью и смертью певицы
Сент-Юберти? «Кроме всего прочего, — добавляет наш Думик, —
жизнь Клерон хорошо известна по ее «Мемуарам». Простите,
всем своим трудом я стремился доказать, что эти «Мемуары»
не говорят правды. Далее, эта женщина сама по себе не инте
ресует Думика, для него существует актриса — и только; а меня
актриса Клерон интересует в не меньшей степени и как лич
ность, как женщина.
Наконец, он выражает мне свое презрение за то, что я по
святил пятьсот страниц этой актрисе, которая занимала такое
большое место в истории театра и любви XVIII века! Ну и на
плевать, пусть меня презирает Рене Думик! <...>
Вторник, 8 апреля.
Сейчас, когда я записываю какое-нибудь имя в свою адрес
ную книгу, мне кажется, что я делаю это для списка, по кото
рому будут рассылаться извещения о моей смерти.
494
В наш век я, быть может, окажусь единственным писателем,
который, ни к кому не испытывая неприязни, из одной лишь
любви к истине, поставил на свое место мнимовеликих людей:
Ренана, Сент-Бева и т. п. и т. п.
Четверг, 10 апреля.
Нет, решительно нет, современные пастелисты, вне зависимо
сти от приписываемого им таланта, не умеют красиво изобра
жать своих современников. Этот портрет Мадлены Лемерр про
сто страшен: усталые, словно подбитые, глаза, выражение лица
отупевшее, какое бывает у женщины в день обильных регул.
А грубые портреты Тиссо, анемичные портреты Элле и невра
стенические портреты Жака Бланша! Раньше пытались пере
дать очарование, живость, лукавство женского лица; а сейчас
о наших почитаемых пастелистах, приверженных розовому
цвету обмороженного тела и фиолетово-серым тонам, можно