такую ярость, что Антуан, два или три раза возвращаясь в
ложу, говорит нам: «Никогда, никогда я не видал подобного
зала!»
Итак, после удачной генеральной репетиции, после уверен
ности в успехе — нам вдруг грозит провал. Мы с Ажальбером,
очень взволнованные, отправляемся в соседнюю кофейню вы
пить по стаканчику шартреза, и там я говорю автору пьесы:
«Ни минуты не сомневайтесь — первый акт будет освистан этой
511
публикой; наш единственный шанс — что Антуан спасет пьесу
во втором акте».
Поднимается занавес, из глубины ложи бенуара мне видны
молодые люди, которые начинают охать и ахать из-за вольно
стей первой сцены. Но почти тотчас же они умолкают, успока
иваются — и вскоре начинают неистово аплодировать.
Можно было только мечтать о такой исполнительнице этой
роли, как Но. В первом акте она завзятая уличная девка, в
третьем — прекрасно и по-современному трагична. Жанвье —
настоящий семинарист в ярко-красных штанах. А малютка
Флери, любовница Метенье, говорит забавным голоском, взма
хивает зонтиком на манер тамбур-мажора, — весело, с увле
чением играет она роль Марии Сорви Голова.
Я не слышал таких аплодисментов ни в одном театре, ни
когда не слышал, чтобы публика так аплодировала в середине
спектакля, как сегодня после сцены суда — и, несомненно,
«Девка Элиза» имела самый огромный успех, который когда-
либо знал Свободный театр.
ГОД 1 8 9 1
Четверг, 1 января.
Весь день напролет правлю корректуру. А в минуты отдыха
смотрю, не отрываясь, на бронзовый профиль брата * на моем
рабочем столе, подстерегая минуты такого освещения, при ко
тором изображение особо похоже: я словно снова вижу живые
движения его красивого, умного лица.
Я закажу копию с этого медальона и установлю ее у себя на
балконе вместо изображения Людовика XV, чтобы портрет
брата был как бы его автографом на доме, где он жил послед
ние годы. <...>
Воскресенье, 4 января.
< . . . > Сегодня вечером Доде снова размечтался о создании
журнала *, который он хотел бы назвать «Шанрозейское обо
зрение» и в который готов вложить сто тысяч франков, чтобы с
помощью этого журнала объединить наших сторонников; при
чем за их материал он будет платить им так, как не платил до
сих пор ни единый владелец журнала. Он видит в интервью —
конечно, не таких интервью, какими полны нынешние газеты, —
совершенно новое средство пропаганды идей, средство, которым
он намерен широко пользоваться в своем журнале, к тому же
они не требуют утомительного редактирования. Этому полупа
рализованному человеку жить осталось считанные годы, и в из
дании такого журнала могла бы найти выход его умственная
деятельность.
Идея хороша, и Доде, голова которого представляет собой
настоящий склад идей, мог бы стать превосходным издателем
журнала. «Но почему такое название — «Шанрозейское обозре
ние»? — спросил я у него,— Мне кажется, что это название
33
Э. и Ж. де Гонкур, т. 2
513
слишком незначительно для такого широкого ума, как ваш».
В ответ он заговорил о деятельности Вольтера в Ферн е, о дея
тельности Гете в Веймаре и о независимой литературе, которая
творится вдалеке от густонаселенных центров, в глухих уголках
страны.
Четверг, 8 января.
Подхожу к Доде, чтобы с ним поздороваться, а он, прибли
зив губы к моему уху, шепчет: «У меня неприятности... крупные
неприятности».
Мы садимся за стол, я взрываюсь, набрасываюсь на Рони и
других молодых, говоря им, что они в литературе трусы, что мы
с Доде все время боремся в одиночестве, что у нас нет никакой,
даже самой маленькой армии, которая помогала бы нам, что та
кой книге, как «Бессмертный», не оказало поддержки ни одно
дружественное перо, что пьесу «Жермини Ласерте» отстаивали
и защищали только какие-то молодые, которых я и знать-то не
знаю. <...>
Воскресенье, 11 января.
Соглашение между Антуаном и театром Новости * относи
тельно представлений «Девки Элизы», уже заключенное было
вчера, сегодня срывается. Соль в том, что любовница Брассера,
владелица этого театра, — театра, где привратник за двадцати-
франковую монету вручает вам ключ от уборной любой акт
рисы, — вопросила Франца Журдена: «Как вы думаете, не по
вредит ли спектакль «Девка Элиза» доброй репутации моего
театра?» < . . . >
Понедельник, 12 января.
Мне сообщили одну подробность из жизни кровельщиков,
от которой мороз подирает по коже. Говорят, что каждый месяц
с них удерживают пятьдесят сантимов для оплаты носилок, на
которых их понесут в день, когда они свалятся с крыши. < . . . >
Пятница, 16 января.
Эжен Каррьер, приехавший на обед в Отейль вместе с Жеф-
фруа, привез мне для моей коллекции Новых * портрет озна
ченного Жеффруа, монохромный портрет маслом, помещенный
на белой пергаментной бумаге в книге Жеффруа «Записки
журналиста», — не портрет, а чудо, очень напоминающий пре
красные, мягко очерченные портреты великих итальянских
мастеров прошлого.
514
Каррьер и Жеффруа рассказывают мне о своем плане — на
писать вдвоем книгу «Париж» * — всю из маленьких кусочков,
попавших в поле зрения, — не претендуя на создание единой
картины города по какому-либо тщательно продуманному
плану; фрагментарный Париж, возникающий из рисунков ху
дожника вперемежку с фотографически точной прозой писа
теля. < . . . >
Понедельник, 19 января.
Вот что типично для этих скандинавских женщин, женщин
Ибсена: смешение наивности их натуры, софистики ума и раз
вращенности сердца.
Как раз в тот момент, когда я писал мадемуазель Зеллер, что
боюсь ответа цензуры, мне принесли депешу от Ажальбера,
гласившую: «Девка Элиза» запрещена». Право, нельзя сказать,
что я из породы удачников!
Вторник, 20 января.
Ко мне заходит Ажальбер, вид у него удрученный. Он гово
рит, что премьера обещала пройти с успехом, что еще на
кануне было продано сто сорок кресел в оркестре; затем он
красноречиво расписывает, как огорчены были женщины, заня
тые в пьесе, в особенности бедняжка Но, не присутствовавшая
на первой репетиции, когда ей было объявлено, на фоне декора
ций «Девки Элизы», что сейчас начнут репетировать «Смерть
герцога Энгиенского» *.
Ох уж этот театр с его постоянными треволнениями, сменой
надежд и разочарований, которые способны доконать вас! Но
вот после обеда тучи начинают рассеиваться, ибо Антуан те
леграммой извещает меня, что вечером он надеется порадовать
меня великой новостью.
Впрочем, я уверен, что никакой великой новости не будет и
что мои надежды напрасны.
Четверг, 22 января.
После всех этих дней, когда надежда то возникала, то обма
нывала, я получаю наконец письмо от Ажальбера; он сообщает
мне, что Буржуа, министр внутренних дел, официально отказал
в снятий запрещения и что в субботу Мильеран сделает за
прос. Выступая, он прочитает отрывок из книги Ива Гюйо о
проституции, где тот с похвалой отзывается о «Девке Элизе», —
сам же Ив Гюйо, — министр чего-то в нынешнем министерстве.
33*
515
Упорное нежелание разрешить пьесу к постановке, хотя и
была какая-то минута колебания, объясняется, должно быть,