24.11. Оказывается, еще Дмитрий Донской смещал и ставил митрополитов. Глубоки же корни принципов русской государственности, а! *** В последнюю встречу с Кругловым (это когда он меня по поводу обнаруженного гвоздя вызывал) он, понося евреев как плохих граждан СССР, в частности сообщил, что они сами виноваты, что их так много погибло в этой войне, ибо не оказывали сопротивления немцам. На мои возражения – мирное население, особенности массовой психологии, специфическая роль особой религиозности евреев, неверие человека в смерть ни за что, с неба свалившуюся, а главное, не только отсутствие надежды на помощь населения, но и уверенность, что их выдадут немцам и т. д. – он заявил буквально следующее: «Русский народ никогда не сдавался врагу! И никаких объяснений ему не нужно». Я было заикнулся о миллионной Власовской армии где это, дескать видано, чтобы на сторону врага перешел целый миллион? – но он велел мне прекратить «эти враждебные выпады». Участвовать в таком споре – кретинизм. Мне не хватает юмора, и я всегда кляну себя за раздражительность, серьезную горячность, с какой бросаюсь навстречу идиотам. И… и никак не могу приучить себя к пренебрежительной мине. Вот и сейчас со злорадным удовольствием выпишу из Карамзина описание похода Эдигея на Москву: «Не было ни малейшего сопротивления. Россияне казались стадом овец, терзаемых хищными волками. Граждане, земледельцы падали ниц перед варварами: ждали решения судьбы своей, и моголы отсекали им головы, или расстреливали их в забаву… Пленников… иногда один татарин гнал перед собою человек сорок». Ах, избегайте, тов. Круглов, прямолинейных суждений о чужих народах, которые всегда ведь хуже вашего уж тем одним, что чужие! История российская поражает отсутствием даже намека на уважение к личности как таковой – ни за что, за то только, что личность. Человек лишь унавоживает ниву государства. Бояре в Думе друг друга за бороды таскивали и в морду плевали – не за велик стыд почиталось. Русская дуэль – это донос. *** А вот Карамзин выступает на нашем суде: «Бегство – не всегда измена; гражданские законы не могут быть сильнее естественного: спасаться от мучителя…» Любопытно бы заняться историями всех русских беглецов – вплоть до пореволюционной эмиграции. Уверен в выводе, что это, как правило, люди не только незаурядные, но и предельно свободолюбивые. *** Вот еще очень русская сценка из Карамзина (столь же русская, как хороводы вокруг князя – «Князь ты наш, солнышко!» – а завтра его на сосну… ради хороводов другого князя): Иоанн IV отказался от царства, «столица пришла в ужас: безначалие казалось всем еще страшнее тиранства. «Государь нас оставил! – вопил народ. – Мы гибнем!… Как могут быть овцы без пастыря?» *** Опричнину можно рассматривать как своеобразный рыцарский орден – единственное русское рыцарство. *** Что-то меня сегодня разбирает обличать моих предков с материнской стороны. Находит иногда – видимо, отрыжка после великодержавного самогона, которым поили с пеленок. *** И еще. Из письма Курбского Иоанну IV: «иже затворил еси Царство Русское, сиречь свободно естество человеческое, аки во адове твердыни, и кто бы из земли твоей поехал до чужих земель, называешь того изменником и казнишь смертию…»
25.11. В Византии василевс не только царь, но и первосвященник – стирание граней между государственной и религиозной (в ином пространственно-временном контексте – политической) сферами жизни, слияние их. Идеальный василевс – Коба: и генсек и глава правительства разом. В отличие от античного индивидуализма, где на первом плане личность, как правило героизированная, в Византии господствует сверхличное начало. В советском государстве человек становится преимущественно личностью лишь когда он попадает под суд – тогда никакие ссылки на бытие, на «заевшую среду» (столь широко используемые марксистами еще и в начале этого столетия) не помогают. Вообще же говоря, несмотря на теоретическое признание роли личности, в подтексте всех исторических обзоров подвигов советской власти кроется убеждение, что победы едва ли не автоматически обеспечиваются верностью божественным предначертаниям Маркса-Ленина. Но это, я полагаю, не более как дань историческому славянскому мироощущению, ибо историю – во всяком случае внутригосударственную – творят весьма конкретные личности, любящие, когда слишком подопрет, погуторить о творческом развитии марксизма. Правда, вовне они подают себя как безличное орудие – и какая разница, Бога ли, марксизма или того, что выдается за народную волю? Таким образом, все на своих местах – сохранение (и выгодное) традиционного мироощущения в низах и бесшумная грызня за личную власть наверху.