Резюмирую вышеизложенное: справедливым я могу признать лишь осуждение меня по ст. ст. 83 и 72 УК РСФСР, а также по статье Латвийского кодекса, аналогичной ст. 190-1 УК РСФСР.
Призыв ООН бороться с захватами самолетов как не одобрить – при условии, что все государства-члены ООН не препятствуют своим гражданам покидать одну страну ради другой – хотя бы в мирное-то время.
Мы ориентировались на определение воздушного пиратства как такого акта, когда самолет захватывают в воздухе, что создает ситуацию, наиболее опасную для экипажа самолета и пассажиров. Мы намеревались захватить самолет на земле, отстранить пилотов от управления и поднять машину в воздух, не имея на борту посторонних – одни изменники родины, все свои парни.
Единственная реальная моя вина – нежелание жить в СССР. Без меня! (прибегая к счастливому слову Белинкова). Без меня выращивайте свои невидимые урожаи, пожинайте неслышанные успехи, геройствуйте в космической пустоте. Без меня! Без меня!
Я полагаю, что цемент коммунистического барака достаточно полит и моей кровью (ах, разумеется, выражаясь фигурально!), и я не прочь быть упомянутым в будущей подробной истории России. И лучше всего так, как Карамзин в своей «Истории государства российского» упоминает о некоторых чрезмерно совестливых и бессильных по тем или иным причинам эфемерах. Вроде: «Князь Боровский Василий Ярославич, не захотев остаться в России после такого ужаса, отъехал в литовскую землю».
В общем многословно, сумбурно и не совсем в цель. Очевидно, много вообще ненужного, лишнего, масса литературщины… Но пока я не в силах критически осмыслить написанное – еще пульсирует пуповина, связывающая меня с этими листками. Ну а поскольку наплевать, то не стоит особенно-то и беспокоиться. Отбой.
15.12. Первый день суда позади. Длилась сегодняшняя комедия с 9 ч. утра до 7 ч. вечера, а привезли нас в клетки уже в 9-м часу. Устал – с ног валюсь. Сегодня выступали Дымшиц, Иосиф и Сильва. Завтра начнут с меня. Официально считается, что дело слушается при открытых дверях, однако открыты они только для наших родственников да для обладателей спецпропусков – этакая мордастая спецобщественность. Лурьи сказал, что приехала Бэла, но ее не пускают. Завтра подам заявление суду с требованием пропуска для нее как для двоюродной сестры. Люся будет, очевидно, на всех заседаниях суда, как и Иосиф Д. с Семкой – чувствуешь себя совершенно иначе, когда можно остановиться взглядом на знакомых лицах. Дымшиц говорил неплохо – напряженно, с накалом. Но весьма огорчило меня какое-то истероидное упрямство, с каким он делает Бутмана нашим соучастником, заявляя, что тот знал о побеге. Сведение счетов? Не при посредстве же суда? Он, как впрочем и я, убежден, что провалом мы обязаны болтливости членов «Комитета». Иосиф – молодчина, весел и откровенно беззаботен, хотя головы не теряет. Но более всего я рад за Сильву – она пришла в себя и не признала себя виновной по всем пунктам обвинения. Как и все, кроме Изи и Бодни. Хотя во время следствия Дымшиц и Сильва признавали себя полностью виновными. Великое дело, когда не один, как в следственном кабинете, а среди своих, – даже если за каждое украдкой сказанное слово следуют окрики и угрозы конвоя. Не исключено, что тут и не без моего влияния – я пользовался во время следствия всяким поводом, чтобы как можно более подробно зафиксировать в протоколе допроса свои доводы о неправомерности квалификации наших действий по ст. 64 «а» и аргументацию в пользу ст. 83. Я именно рассчитывал, что после ознакомления с делом все будут в курсе моей позиции, а присоединиться к ней или нет – дело каждого.
Прокурор дубина. Дело знает плохо – его то и дело выручает Катукова (его помощник). После окончания заседания я пожаловался Лурьи, что меня от одной физиономии прокурора передергивает, не говоря уж о его красноречии. «Должность, – говорит, – такая. А что не очень знает дело, так ему и не обязательно. Он больше, так сказать, символизирует волю государства… Думаете, Каренин был приятнее?» «Зачем так далеко ходить, – толкую я ему, – та же Катукова, рядом с ним, – умница. Видели, как она его толкает в бок, это символ, когда он чересчур завирается? Так и видно, что ей ужасно неудобно за него иной раз».
Мы предварительно договорились всячески выгораживать женщин, если уж до того дойдет. В частности условились представить дело так, что они будто бы ничего толком не знали, действовали, слепо повинуясь мужской воле.
16.12. Проснулся еще до подъема – ни аппетита, ни сна… Похоже, сейчас около 5 часов утра.
Перед самым отъездом из Риги – в квартире кавардак, беготня и судорожное веселье. – Сильва спросила меня: «А что нам будет?» «Если им удастся обстряпать Дело в тишине, то мне могут и вышак дать, – не без самолюбования ответил я, но, увидев ее глаза, устыдился и торопливо заключил.