Мне не хватает его. Боги, как же мне не хватает его!
На другой день я проспала допоздна, а проснувшись наконец, едва смогла пошевелиться. Спина превратилась в сплошной сгусток боли, а, поскольку я не привыкла спать на животе, от непривычного положения еще и затекла шея. Добавь к этому опухшие, воспаленные глаза и мстительно вернувшуюся головную боль — и ты поймешь, почему я не сразу распознала присутствие постороннего в доме.
Спотыкаясь, я по стеночке пробралась на кухню, привлеченная звуками и запахами стряпни, и невнятно пробормотала:
— Доброе утро…
— Доброе, — отозвался жизнерадостный женский голос, и я от неожиданности едва не упала.
Схватившись для равновесия за кухонный столик, я резко развернулась, цепляя подставку с поварскими ножами… Чьи-то руки перехватили меня, и я заорала, отчаянно отбиваясь… Пока не узнала эти руки: теплые, большие, очень знакомые.
Солнышко! Благодарение всем богам, это был он. Я оставила поиски оружия, только сердце колотилось как сумасшедшее. Солнышко… и женщина. Кто такая?
Я мысленно воспроизвела ее ответ на мое приветствие, и все стало ясно. Этот скрежещущий, ржаво-приторный голос… Лил! У меня дома! Завтрак мне готовит! После того, как сожрала нескольких Блюстителей Порядка, угробленных Солнышком!..
— Во имя Вихря, что ты тут делаешь? — спросила я требовательно. — И, проклятье, да покажись уже наконец! Не смей прятаться от меня! Ты в моем доме!
Она весело ответила:
— А мне показалось, я тебе не понравилась.
— Правильно показалось. Но я хочу знать, что ты, по крайней мере, не облизываешься, поглядывая на меня!
— Ты этого не поймешь, даже если сможешь видеть меня, — ответила Лил.
Но все-таки проявилась в окружавшей меня черноте, приняв свою обманчиво-нормальную личину. Кто ее разберет, подумалось мне, может, для нее обычной является как раз та, другая внешность — с чудовищной пастью, — и она пытается быть со мной вежливой? В любом случае я была благодарна.
— Насчет того, что я здесь делаю, — продолжала она, — я доставила его домой.
И она кивнула туда, где рядом со мной слышалось дыхание Солнышка.
— Вот как. — Я начала понемногу успокаиваться. — Ну… Тогда спасибо. Однако… э-э-э… леди Лил…
— Просто Лил, — просияла она, отворачиваясь к печке. — Ветчина!
— Что?..
— Ветчина, — повторила она и посмотрела мимо меня, на Солнышко. — Я бы ветчинки съела!
— В доме нет ветчины, — сказал он.
— О-о, — убито простонала она, почти смешно изобразив на лице мировую скорбь.
Я, однако, не обратила на это внимания: главным для меня было то, что Солнышко заговорил. Вот он прошел к буфету, что-то вытащил и поставил на стол.
— Есть копченая рыба велли, — сказал он.
Физиономия Лил немедленно прояснилась.
— О-о! Да это еще лучше ветчины! Позавтракаем как следует!
И она вернулась к готовке, мурлыча про себя песенку без мелодии.
На меня напало какое-то бездумное настроение, да еще голова начала кружиться. Я уселась за стол, отчаявшись понять происходившее. Солнышко сел напротив, и я ощутила на себе его тяжелый взгляд.
— Я должен извиниться, — проговорил он негромко.
Я так и подпрыгнула:
— Итак, ты у нас теперь говоришь!..
Он не ответил ни да ни нет — все было очевидно и так.
— Я не думал, что Лил решит злоупотребить твоим гостеприимством. Это не входило в мои намерения.
Я ответила не сразу — пыталась собраться с мыслями. Он впервые заговорил на месте убийства Роул, но только сейчас я услышала от него несколько предложений подряд.
И — боги мои! — до чего прекрасен был его голос! Вообще-то, я ждала баритона, но у него обнаружился тенор. Удивительно звучный, богатый. Каждое четко произнесенное слово, влетев в мои уши, прокатывалось до самых пяток, многократно отдаваясь в костях. Такой голос я согласна была слушать день-деньской.
Или всю ночь до утра…
Я самым суровым образом разогнала подобные мысли. Хватит уже в моей личной жизни богов!
Тут до меня дошло, что я просто сижу и хлопаю перед ним глазами.
— Ну… в общем, я… я как бы не возражаю, — выдавила я наконец. — Хотя, вообще-то, не грех было бы для начала спросить.