М-да… Эйлин подумалось, что, не узнай она настоящую любовь, природа, когда-нибудь взяла бы свое. Ей обязательно встретился бы какой-нибудь приятный во всех отношениях парень. Может, такой, как Ниваль? Она взглянула на него, пошевелившегося и что-то простонавшего во сне. А что? Вот где стопроцентное понимание. Она может продолжить фразу, начатую им. Он, кажется, читает ее мысли. Они великолепно дополняют друг друга и общаются — как мячик перебрасывают. Вероятно, и во всем остальном у них была бы полная гармония. Теперь она вспомнила, о чем подумала. Так заботиться о ком-то, как заботился он, может только человек, которому ты очень дорог. Сделав это неожиданное открытие, Эйлин стала перебирать в уме все возможные подтверждения этому, и насчитала пару убедительных и несколько спорных. Значит, он не такой уж женоненавистник?
Ниваль снова пошевелился, пошарил рукой и стал открывать глаза. Повинуясь импульсу, Эйлин перевернулась набок и придвинулась к нему поближе.
— Ниваль… ты о женщинах когда-нибудь думал? — Тихо спросила она, тут же мысленно обругав себя. Как обычно, уже после того, как ляпнула глупость. Ничему жизнь меня не учит.
Он поморгал глазами, ничего еще не понимая.
— Я… о ком?
— О женщинах.
— Ну… — Ниваль вытянул затекшую ногу и потряс ей. — Блин… вопросы у тебя… с утра пораньше.
— Только честно.
— Мужчины всегда думают о женщинах… так или иначе, — уклончиво ответил он осипшим голосом и прокашлялся.
— А обо мне ты думаешь так? Или иначе?
Ниваль поежился. У нее было такое выражение лица, как будто она его сейчас поцелует. Или ему со сна так показалось. Он этого боялся. Того, что он все-таки нравится ей, и она знает, что он к ней неравнодушен. Он стал вспоминать разные моменты, которые могли бы свидетельствовать в пользу того, что Эйлин питает к нему чисто женский интерес, и насчитал пару убедительных и несколько спорных. Если бы не одна фраза, брошенная Эйлин, когда она рассказывала о своем детстве, он бы даже… да, черт возьми, он бы… Ниваль попытался представить, как он мог бы провести рукой по ее спутанным выстриженным рыжим волосам, взять за руку, прикоснуться губами к губам и… и… Дальше почему-то не думалось. «Лиха беда начало».
— Что?
Вопрос Эйлин заставил его очнуться. Оказывается, он произнес эту фразу вслух. На ум пришло крепкое словцо.
— Это ты о чем?
— Я? Да…
Он прерывисто выдохнул, отстранился от нее и потер лоб, пряча глаза. «Мальчишка! Размечтался, заговариваться начал». Он вдруг осознал, что у него больше месяца не было ничего, хотя бы отдаленно напоминающего секс, если не считать того невероятного по эротическому накалу момента, когда он неудачно столкнулся с Эйлин в паучьем коконе и чуть не лишился органа, с успехом заменяющего некоторым мозг. И констатировал, что в таком состоянии мужику много чего может прийти в голову. «И о женщинах мечтать начнешь, и, — он покосился на Эйлин, — этот воробей покажется нимфой». Так что, лучше головы не терять. Но именно сейчас — хочется. Если тебе неполных тридцать, ты не сегодня-завтра тоскливо умрешь от голода и холода, а рядом с тобой человек, с которым ты прожил полтора месяца, как один день — велик соблазн положить на сомнения и просто получить свою порцию эндорфинов. Это не преступление. Во всяком случае, ему показалось, что если он просто обнимет и поцелует ее, то по морде не получит. Было лишь одно НО. Один невыясненный вопрос. И выяснить его надо было сразу, пока из искры невинного взаимного интереса не разгорелось что-то большее.
Ниваль серьезно посмотрел на Эйлин.
— Я должен задать тебе один вопрос.
Она села и решительно, — как-то слишком уж решительно, — кивнула.
— Задавай.
— Помнишь, ты мне рассказывала о старой лютне с розочками. Скажи, у этой лютни… не было каких-то особенностей?