Ниваль закашлялся. Ненавистный нож снова врезался в грудь, в горле что-то забулькало. Он перевалился на здоровый бок и с трудом разлепил веки. Перед глазами пляшут стены шатра, очаг посередине, над которым что-то кипит в маленькой посудине, исходя белым, сладко пахнущим паром. Жарко.
Широкая спина в серой рубашке с треугольным пятном пота. Касавир сидит на перевернутом ящике и, снимая с огня кипящую субстанцию, принюхивается к пару. Ниваль снова откинулся на спину и шумно вздохнул. Мягкая шкура под ним, когда он коснулся ее телом, показалась местами не такой уж мягкой, как старый продавленный волосяной матрац. Чесались лопатки, поясница, ягодицы. К тому же, шея не поворачивалась и все мышцы были как свинцом налиты. И вообще, все было престранно и препротивно. Он привстал, с трудом опершись на локоть.
Касавир, повернув голову и, разглядев на лице Ниваля выражение осмысленности, спросил:
— По нужде?
— Я вышел из возраста, когда об этом докладывают, — попытался огрызнулся Ниваль и тут же поперхнулся и закашлялся, как бывает, когда начинаешь говорить после долгого молчания.
Собственный голос показался ему чужим, низким и хриплым.
Касавир встал со своего ящика.
— Не вставай, я подам.
— Сейчас! Есть две вещи, которые мужчина обязан делать стоя.
— Хм. Мужчина, говоришь… А вторая?
— Пить за здоровье лорда, догадливый ты мой.
— Действительно, — задумчиво пробормотал Касавир, — некоторые только этими двумя вещами и занимаются.
— Лучше дай мне что-нибудь надеть, острослов.
Касавир хмыкнул и, отыскав в углу штаны, бросил ему.
— На улицу не думай соваться, — предупредил он, увидев, что Ниваль, медленно, дрожащими руками натягивая под одеялом штаны, смотрит в сторону выхода. — Хватанешь холодного воздуха — сляжешь надолго. Всe — здесь.
И он, оглядевшись по сторонам, нашел и подтолкнул ногой его сторону странную и на вид очень старую костяную вазу, которую Эйлин совершенно случайно увидела в куче собранных кентаврами трофеев и с возмущением отобрала.
Ниваль встал и почувствовал, что дышать стало еще труднее. Приходилось делать частые неглубокие вдохи и судорожные выдохи, и очень скоро стала еще сильнее кружиться голова. Он некоторое время не очень уверенно стоял и разглядывал вазу. Попытался идти, не теряя равновесия, но ему это не удалось. Ноги подкашивались и плохо слушались. Касавир поддержал его, обхватив здоровый бок.
— Говорил же, не вставай! Держись за меня, я помогу.
Ниваль окончательно разозлился. Унижение какое-то!
— Да пошел ты! — Взъелся он. — Не трогай меня! И не пялься!
Паладин зло заиграл желваками, не переставая, однако, страховать упрямца.
— Послушай, недотрога! Ты что, думаешь, ты такой уникальный? Я — лекарь. Я вытаскивал железо из разных частей тела. Я лечил дизентерию в Калимшане, боролся с эпидемией холеры в Тетире и моровой язвой в Таре. Я принимал роды у орчихи на дороге из Кормира в Ордулин. Мне приходилось самому выхаживать лежачих, и я вынес сотни горшков и вытер сотни задниц. Пока вы в столице думали, объявлять ли меня дезертиром, я — так, между делом — купировал вспышку брюшного тифа среди поселенцев в Старом Филине. Ты видел больного брюшным тифом?
Ниваль пошатнулся и моргнул.
— В Старом Филине был тиф?
— А вы не знали! Ваши агенты забыли доложить! Впрочем… речь не об этом. Я видел вещи пострашнее твоих тощих телес, и делал вот этими руками такое, от чего у тебя на неделю отбило бы аппетит. Так что, не смеши меня и не взывай к моей деликатности! Тем более, я имею счастье возиться с тобой не первый день. Молчи и опирайся на меня, когда я предлагаю помощь!
Ниваль сжал зубы, но подчинился. Сопротивляться не было ни сил, ни желания. Он не понимал, что происходит и почему он так ослаб, но вероятность свалиться в самый неподходящий момент была вполне реальной. Уж лучше так. Упоминание о Старом Филине задело его, и он решил выяснить этот вопрос до конца, но позже, когда в голове будет ясно, и ему не придется опираться на плечо Касавира, чтобы не рухнуть. Было просто обидно. Одно дело — геройски умереть, спасая паладина. Дурацкий, но достойный уважения поступок. А другое — лежать перед ним слабым и голым, позволять себя трогать и справлять нужду чуть ли не в его заботливых объятиях. «Как-то хреново сбылась моя мечта идиота! И у меня — тощие телеса!» Ниваль возмущенно скрипнул зубами. Он снова пошатнулся и закашлялся. От острой боли потемнело в глазах. Навалившись на недрогнувшее плечо Касавира, он часто хрипло задышал и покосился на него. «Конечно… если сравнивать с этим… огром в человеческом обличье».