— А это ты, — рассеянно произнесла она. — Откуда ты взялся?
Ниваль посмотрел на нее и озадаченно почесал голову.
— Как тебе сказать… Меня и самого когда-то мучил этот вопрос.
Посмотрев на него несколько секунд, Эйлин встряхнула головой и рассмеялась.
— Извини, я немного задумалась. Я хотела сказать, что ты тут делаешь?
— Так, подышать вышел. Не спится. Услышал, как ты играла и вроде пела… Я тебе не помешаю?
— Садись.
— Ты уверена? Просто, у тебя был такой вид, словно ты… не здесь.
Эйлин улыбнулась.
— Да все нормально.
Ниваль присел рядом на низкую скамеечку, опершись локтями о колени. Они посидели немного молча, думая каждый о своем. Ниваль принялся по привычке разглядывать пальцы, внешний вид которых уже давно оставлял желать много лучшего. Эйлин взяла несколько аккордов и, наконец, нарушила молчание.
— Извини меня, Ниваль.
— За что? — Спросил он, выплюнув откушенный заусенец.
— Ну, за вчерашнее. Болтала всякую чушь. Не понимаю, что на меня нашло.
Ниваль усмехнулся и искоса взглянул на нее.
— Да ладно. Не знаю, с чего я так взъелся. Я бы и сам не прочь был тебя подначить.
— Это точно, ты бы своего не упустил!
— И все таки, что сейчас с тобой было? — Спросил Ниваль после паузы. — Я тебя такой никогда не видел.
Эйлин снова тронула струны и, наклонив голову, прислушалась и улыбнулась, словно она слышала в их звуке что-то, недоступное другим.
— У меня это лет с пяти началось. Раньше часто бывало, и всегда ранним утром, перед рассветом. Я не могла улежать в постели, выходила во двор, на поле, к ручью, забиралась на дерево, на крышу сарая… И слушала. Самые обыденные звуки, вроде скрипа крыльца или плеска воды, казались мне в такие минуты музыкой. Раньше мне казалось, что ее слышат все, — она усмехнулась, — но когда отец пару раз поймал меня на окраине деревни и надрал уши, я в этом усомнилась.
— Трудно тебе было, наверное, — пробормотал Ниваль, потерев лоб, — по-моему, у вас до сих пор не очень душевные отношения.
— А ему со мной, думаешь, было легче? Или он должен был сказать: «Да, дорогая, ничего не имею против того, чтобы ты встретила рассвет в Топях»? И вообще… Наверное, он иногда просто не знал, что со мной делать, чем занять, куда деть мою неуемную энергию, как отвечать на мои бесконечные вопросы. Ведь он был всего лишь мужчиной, в одиночку воспитывающим приемную дочь. Нелюдимым, малообщительным. У него было два близких существа — моя мать и его жена. Они погибли, защищая меня. А чем была для него я? Несмысленышем, живым напоминанием о том, что произошло. И во мне было слишком много того, чего он не понимал. Так кому из нас было трудно?
— Странно, что ты так рассуждаешь, — задумчиво произнес Ниваль, — как будто это было не с тобой.
— Я рассуждаю нормально, — твердо ответила Эйлин и, помолчав, пожала плечами. — Не знаю, может где-то и есть места, где обитают идеальные родители и дети, друзья и возлюбленные, мужья и жены. Но это точно не там, где живут простые, живые и очень разные люди. Понимаешь? А мы живем с теми, с кем иногда ругаемся и кого сводим с ума, любим тех, кто нас иногда не понимает и раздражает, отдаем жизни за тех, для кого вчера придумывали изощренные способы убийства.
Ниваль качнул головой и внимательно посмотрел на нее.
— Кажется, ты говоришь это для меня?
— Вот уж нет. Я тебе не судья и не советчик. Мне кажется, ты сам способен принять решение.
— Ладно, пусть так.
Эйлин вздохнула.
— Нет, у меня в самом деле нет причин лелеять детские обиды. Дэйгун заботился обо мне, как умел, вносил в мою жизнь какой-то разумный порядок. И, кстати, не возражал, когда трактирщик Олаф отдал мне старую лютню. Ее давным-давно оставил один бард, приезжавший подзаработать на ярмарке. Он экономил каждый грош и ни за что не платил, но так очаровал всех своими безумными байками и песнями, что деревенские толпами приходили его послушать, а девицы от него просто таяли. Олаф даже не рассчитывал с него что-то поиметь, но этот чудак заявил, что для него это дело чести и вместо платы оставил свою лютню — «в залог». Она была старой, растрескавшейся, с облупленным лаком, с какими-то кошмарными перламутровыми розочками.
— С кошмарными розочками? — Рассеянно переспросил Ниваль.
— Что?
— Так, ничего, просто… рассказывай дальше, мне, правда… интересно, — задумчиво пробормотал он, пощипывая уже основательно отросшую бороду.