Ей пришлось еще несколько раз дать ему пить и два раза обтереть. Меняя повязку, она каждый раз убеждалась, что рана выглядит все лучше и лучше. Просыпаясь во время этих процедур, паладин называл ее по имени и что-то бессвязно бормотал — то просил прощения, то ругался и грозил ударить кого-то мордой об стол. А Эйлин гладила и нежно успокаивала его, как ребенка, больше голосом, чем словами, называя ласковыми прозвищами, какие ей раньше и в голову бы не пришли. В самом деле, кому пришло бы на ум назвать маленьким медвежоночком и сладеньким тигреночком здоровенного мужика ростом добрых шесть футов с лишним и весом раза в два больше самой Эйлин. Ее руки ныли, шея затекла, а спины она вообще не чувствовала, но старалась не обращать на это внимания.
Незадолго до рассвета она в очередной раз развернула его и сняла повязку. Было очевидно, что рана больше не представляет опасности. Жар почти прошел. Сон стал таким крепким, что Касавир даже не реагировал на ее манипуляции. Эйлин позволила себе обтирать его чуть дольше, любуясь им и разглядывая шрамы. И не только шрамы. Ей понравилось то, что его тело было почти лишено буйной растительности. То, что мужчина не пренебрегает гигиеной, было редким явлением, и большим плюсом в ее глазах. Перестав себя стыдить и одергивать, она поняла, что вид его тела и прикосновения к нему вызывают у нее очень приятные ощущения, сходные с теми, какие возникают внутри, когда раскачиваешься на качелях. Как бы невинна она ни была, она была уже достаточно взрослой, чтобы понять, что это значит. Она взглянула на рельефный живот и решилась дотронуться кончиками пальцев до темной дорожки, ведущей вниз от пупка. «Иварру точно не следовало бы этого видеть», — подумала она.
Мысль Эйлин тут же материализовалась, почему-то заставив ее густо покраснеть. Заметив это, Иварр покачал головой, но ничего не сказал. Он осмотрел рану и остался доволен. Затем они вместе обработали ее и завернули Касавира. Перед тем, как уйти, он дал Эйлин последние наставления.
— Молодец, ты справилась. Этот день ему лучше провести в покое. Зная его, понимаю, что тебе будет трудно настоять на этом. И самое плохое — ему нужно попоститься, дозволены лишь фрукты, хлеб и обильное питье. Это поможет вывести остатки яда. Если будет сопротивляться — сошлись на меня и волю Тира, — к удивлению Эйлин, при этих словах отец Иварр улыбнулся, — удачи тебе. Теперь можешь отдыхать.
Перед уходом он дал ей еще одно зелье и вытащил из кармана завернутые в пергамент кусок хлеба, толстый ломоть сыра и кусок грудинки.
— Вот, подкрепись. Зелье, конечно, не заменит тебе полноценного отдыха, но снимет напряжение в мышцах. У тебя наверняка все болит. Выпей, поможет.
— Спасибо, святой отец, — промолвила она.
Эйлин почувствовала, что ей в самом деле нужно отдохнуть. Второй кровати здесь не было, но было большое, покрытое старыми шкурами кресло, в котором при желании можно было устроиться с относительным комфортом. Собственно, ей было все равно, настолько она устала и хотела спать. Поев и выпив зелье, она затушила свечи, кое-как разместилась в кресле, привалившись к спинке и перекинув ноги через подлокотник, и мгновенно провалилась в сон.
Пробуждение
Солнце было уже высоко, когда Касавир проснулся. Медленно подняв отяжелевшие веки, он попытался пошевелиться. Тело одеревенело, к тому же что-то сковывало движения. Он пленник? Приподняв голову, он убедился, что находится в лазарете. Это успокоило его. Он снова опустил голову на подушку, чувствуя, как с ощущением своего тела к нему приходит и головная боль. «Меня спеленали, как младенца, — он энергично задвигался и почувствовал, что на нем ничего нет, — и раздели».
Освободившись от простыни, он сел. Все вокруг поплыло, в ушах зазвенело, а от спазма в висках захотелось зажмуриться. Появилась тупая боль в боку. Ага, ребро. Справившись с приступом головокружения, Касавир снял повязку. Да, ничего себе. Но, в общем, не смертельно. Большой кровоподтек, затянувшийся уродливый красноватый рубец, напоминающий замысловатую руну, и остаточная боль. Увидев Эйлин, спящую в кресле, Касавир машинально прикрылся простыней. Он бросил взгляд в угол, где лежал мешок с окровавленными тряпками и ворох белья. В комнате стоял запах уксуса и едкого, кисловато-горького пота. Принюхавшись к себе, Касавир поморщился. Будучи сам опытным лекарем, он понял, что произошло.
Увидев, в какой неудобной позе Эйлин лежит на кресле, он понял, что, скорее всего, она не спала всю ночь, сидя у его постели. Это заставило паладина почувствовать неловкость. Но ненадолго. «Видимо, я был очень плох. Эйлин… представляю, как Иварр сопротивлялся ее присутствию, и чего ей стоило отвоевать право ворочать меня всю ночь с боку на бок». Он улыбнулся и с нежностью посмотрел на спящую девушку. Невозможно поверить, что она могла проявлять такую заботу, будучи равнодушной к нему.