Обратив внимание на одеяло, лежащее на полу, Эйлин пришла к выводу, что он, скорее всего, сделал это только для того, чтобы в эту ночь она была у него под присмотром. Она не успела решить, обижаться на него или нет, и, если обижаться, то за что. Неуемные дворфы, — их было, судя по всему, десятка два, — снова принялись плясать в ее голове.
Она медленно, стараясь не делать резких движений, приподнялась на локтях. Окно было распахнуто настежь и свежий, еще по-утреннему прохладный воздух, слегка взбодрил ее. Касавир, уже вернувшийся с утренней пробежки, умытый-побритый, сидел у нее в ногах в одних штанах и, как ей казалось, нахально улыбался. Действительно, улыбаться, когда у твоей леди в голове непрошенные гости пляшут джигу, — неслыханное нахальство.
— Доброе утро, милая, — невозмутимо произнес Касавир. — Ты кажешься очень уставшей. Ночка выдалась бурной?
Эйлин хмуро посмотрела на него и отвела взгляд.
— Ладно тебе издеваться. Лучше помоги. Ты же можешь. Руки наложить или еще что.
Касавир отогнул край покрывала у ее груди, скосил глаза и без тени улыбки произнес:
— Ну… на «еще что» я бы, пожалуй, согласился. Этой ночью ты так соблазнительно ворочалась и ругалась во сне, а запах эля был так возбуждающ, что я не знаю, как до утра дожил, не смея к тебе прикоснуться.
Эйлин покраснела и натянула покрывало на нос.
— Но придется это отложить, — продолжал Касавир. — Я видел на дороге к крепости твоего отца. Бивил сказал мне, что это твой отец. Так что, давай мне свою голову. К сожалению, запах перегара и муки совести я излечить не могу.
Эйлин искренне возмутилась.
— Муки совести?! Да знаешь ли ты, что только благодаря мне, Нивалю и вовремя подоспевшему Грейсону Молот Айронфиста не достался Кулмару?
— А-а, ну тогда ты — герой. Сиди спокойно, — ответил Касавир, прикрыв глаза и приложив пальцы к ее вискам, — а еще лучше, помолчи и не отвлекай меня.
Когда Эйлин полегчало, она оживилась и снова принялась болтать.
— Видел бы ты Ниваля и Грейсона, пьющих эль из деревянных кружек.
Касавир поморщился.
— Ну, Ниваля я и не таким видел в свое время, когда Иварр решил, что слишком стар, и осел в Невервинтере. Я тогда остался с ним и пошел на службу лорду.
Эйлин с интересом посмотрела на него.
— Значит, это правда. Это не с тех ли пор Ниваль к тебе…
— Давай не будем об этом, — резко оборвал ее Касавир с металлом в голосе.
— Извини, — Эйлин смутилась и опустила глаза, — я не думала, что это так неприятно.
— Ничего, — смягчившись, ответил Касавир после некоторой паузы, — я не в обиде, но говорить об этом не хочу.
Эйлин кивнула.
— Ладно, забыли. Мне еще нужно привести себя в порядок, вспомнить, что я капитан крепости и поговорить с отцом. Можно я воспользуюсь твоей ванной?
— Спинку потереть? — с улыбкой спросил Касавир, удерживая ее за край рубашки, когда она попыталась встать с кровати.
Эйлин улыбнулась в ответ и взъерошила ему волосы.
— Опять издеваешься.
С чистой одеждой проблем не было. Эйлин была тут частой гостьей, и Касавир, скрепя сердце, даже выделил ей полочку в своем шкафу. Пока она одевалась, он сидел на уже заправленной кровати и, прищурившись, рассматривал ее. Он думал о том, как бы он сам отнесся к тому, что его молодая красивая дочь, если бы она была, полюбила бы кого-то, вроде него. Убивать бы, пожалуй, не стал. Когда она была готова, он попросил кинуть ему рубашку и спросил:
— Пойти с тобой к отцу?
— Не откажусь, — ответила Эйлин, подмигнув ему.
По дороге они зашли на кухню, где Эйлин тут же припала к кувшину с морсом. Кэйтан, несмотря на их протесты, быстро соорудил легкий перекусончик, изобретенный специально для вечно занятой Эйлин и вечно голодного Касавира: огромный бутерброд с ростбифом, ветчиной, сыром, свежими и маринованными овощами и фирменным соусом.
Во дворе было необычно тихо и пустынно. Тишину нарушали голос Катрионы, муштрующей солдат на плацу, да звон наковальни непьющего Якоби, который всегда рано принимался за работу. «А, ну конечно, орды Кулмара тут не хватает, — злорадно подумала Эйлин. — Отсыпаются, небось, вповалку в казарме».
— Кстати, о Гробнаре можешь не волноваться, — сообщил Касавир, когда они спускались во двор, жуя на ходу бутерброды.
— Вернулся?
— Угу. Сын Орлена принес его со связанными руками и кляпом во рту. Сначала он радовался и рассказывал, как его подобрала и обогрела крестьянская семья. А потом убивался, когда увидел, что у его лютни перерезаны струны.