Но незадолго до конца рабочего дня Александр Семенович подошел к Гале.
— У меня тут кое-какие личные дела, — сказал он, — так я сейчас исчезну. А вы без меня закроете магазин.
— Хорошо, Александр Семенович, не беспокойтесь.
Нина не помнила себя, не соображала, что делает, плохо слышала покупателей. Выручал все тот же спасительный, видимо, навсегда обретенный автоматизм.
«Я-то дура, я-то идиотка думала о нем весь вечер, ночь. И целый день, целый день ждала… А он! Да он просто забыл. Для меня — событие. А для него.. Дура я, дура, гадкая, порочная дура! Если бы знали девушки, как я… как я низко пала».
И завтра, и послезавтра, и еще несколько последующих дней Александр Семенович не избегал Нины, общаясь с ней так же, как и со всеми другими продавщицами, приглашал ее по делу, сидел с ней рядом на профсоюзном собрании, но ни одно его слово, ни одно движение не говорило о том, что между ними есть какие-либо отношения, кроме обычных служебных…
Когда время несколько притупило остроту, утешило боль, Нина даже подумала: а было ли все это?
В субботу Александр Семенович попросил Нину зайти к нему, чтобы составить заявку на товар по ее отделу.
— Впрочем, сейчас мы не успеем. Скопятся покупатели. Давайте, займемся этим после работы.
После работы, когда они остались одни, с Александром Семеновичем вновь произошла та перемена, которой, не признаваясь себе, все время ждала и боялась Нина. Вмиг исчезла его безразличная ленца, его чуть снисходительная вежливость.
— Иди сюда, — властно приказал он.
И в голосе, и во взгляде, и даже в том, что сам он не двинулся с места, а велел подойти ей, была самоуверенность и властность.
— Что вы… Что вы делаете?.. — шептала Нина и, как слепая, шла к нему.
Он снова резко, почти грубо притянул ее к себе и стал целовать.
— Почему не пришла в кино?
«Значит, он помнит, помнит!» Это была, пожалуй, единственная мысль, которая в те минуты мелькнула у Нины.
— Сама не знаю, — почти оправдываясь, сказала она.
— Пойдем сегодня?
— Пойдем.
В тот вечер Нина не обижалась на Александра Семеновича и ни в чем не упрекала себя. Накормив Гришу и попросив Любовь Ивановну присмотреть за ним, она побежала в кино. Чуть припорошенные снегом празднично сверкали счастливые ее кудряшки.
Вот и внушительное здание нового кинотеатра. У высокого подъезда толпился народ.
— Девушка, нет лишнего билетика?
Где же Александр Семенович? Он или не он? Да он же, конечно! Удивительно, как она могла не узнать его сразу. Словно что-то незнакомое появилось в его фигуре.
Лишь оказавшись в двух шагах от Александра Семеновича, Нина поняла, что он не один. Не то, чтобы рядом, а как-то недалеко стоял сухощавый сгорбленный старик. Весь он был какой-то нечистый. Лицо, обросшее седой щетиной, морщинистое, пальто с заскорузлыми полами, обтрепанными рукавами, войлочные ботинки стоптанные, с налипшей на них еще осенней бурой грязью..
Старик и Александр Семенович не разговаривали, не смотрели друг на друга, но Нина безошибочно почувствовала связь между ними, как почувствовала и то, что Александр Семенович не обрадован ее приходом.
Тем не менее Горный широко улыбнулся, взял Нину под руку.
— Идемте, здесь холодно.
«Старик не с ним», — почему-то облегченно подумала Нина. Но тут же услышала:
— Так как же?
Старик говорил негромко и нарочито униженно. Но просительной поспешности, просительного испуга в его тоне совершенно не было. Наоборот, сквозила даже какая-то уверенность в своем праве просить. «Значит, старик все-таки с ним».
Александр Семенович промолчал.
— Так как же? — чуть громче повторил старик.
Александр Семенович опустил руку в карман и, не оборачиваясь, брезгливо сунул старику несколько мятых пятерок.
— Подонок, — пояснил он Нине, когда они уже прошли в фойе. — Вернее, стал подонком. Вместе когда-то воевали. Совсем другой парень был. А теперь вот где-то обидели, сажали что ли по какому-то навету. И вот запил. Долги у него образовались. Встретил меня. Ну, как откажешь, все-таки однополчанин.
Нина крепко сжала руку Александра Семеновича. Инцидент как будто был исчерпан, но старик словно бросил мрачную тень на Горного. В кино он не сказал ни одного слова. И Нина понимала, что он погружен в какие-то думы, куда ей нет входа.