Величайший день ее жизни.
Он был бы таким, если бы…
Если бы что? Если бы Гордон посторонился, дал Призраку промчаться? Но она не в силах винить его в этом.
Если бы она не купила у таксиста перцовую жидкость? Возможно. Но, даже не будь при ней баллончика, она все равно напала бы на Призрака. Она же искренне полагала, что этот человек собирается всадить пулю в голову Гордона. А какая жена в подобных обстоятельствах не бросилась бы защищать мужа?
Именно так она и скажет тому, кто придет ее арестовывать, хотя она и сомневается, что это поможет делу. Факт остается фактом: она напала на сотрудника «Дней», и за это их с Гордоном лишат счета в магазине. Навсегда изгонят отсюда… И все же Линде это почему-то безразлично. Ей безразлично, что придется как-то объяснять Марджи, Пэт и Белле, почему они с Гордоном больше никогда не отправятся в «Дни» (может, она и сочинит какую-нибудь небылицу, а может, нет). Ей безразлично, что им с Гордоном, вероятно, придется переехать на другую улицу, в другое предместье, даже в другой город, чтобы избавиться от многозначительных взглядов и недобрых намеков и замечаний со стороны всяких знакомых и соседей. Все это не имеет никакого значения. Единственное, что имеет значение, – это мужчина, лежащий перед ней на полу, мужчина в очках, с соломенными волосами и детским лицом, мужчина, который пришел ей на помощь в «Музыкальных инструментах Третьего мира», появился как раз в тот миг, когда она нуждалась в нем, и который, в свой черед, только что нуждался в ее защите и эту защиту получал.
Гордон снова издает стон и шевелится. Он открывает глаза, моргает и смотрит на нее. Сфокусировав взгляд на ее лице, улыбается.
– Значит, я не умер? – каркающим голосом спрашивает он.
– Еще нет, – отвечает Линда. – Но как только мы вернемся домой, я тебя убью.
Ему требуется секунда или две, чтобы понять: это шутка.
37
Христос на Кресте: во время распятия на Кресте Христос заговаривал семь раз
14.24
Боли нет.
Вначале это простая констатация факта. Несмотря на то, что в брюшной полости Эдгара дыра величиной с теннисный мяч, все, что он чувствует, – это жуткий, неестественный холод, морозное жжение, какое бывает от соприкосновения со льдом. Его дыхание стеснено, но – чудо из чудес – боли нет.
Боли нет. И, продолжая толкать тележку из «Часов» в «Канцелярские принадлежности», из «Канцелярских принадлежностей» в «Газеты и периодические издания», чувствуя, как покалывающий остриями иголок холод поднимается выше, в грудь, Эдгар старается не думать о том ущербе, который нанесен его телу, о том, какая его часть погублена безвозвратно. Он старается не обращать внимания на темное пятно, выступившее на его поясе брюк и стекающее вниз, к паху. И самое главное, он старается не обращать внимания на рану, ее кровавые края с налипшими обрывками рубашки, хотя не смотреть очень трудно. Ведь это – он. Это – его растерзанная плоть. А то желто-розовое, что выпирает из раны и поблескивает, – один из его внутренних органов, которых он сам никогда не должен бы видеть.
Он почти не замечает людей, расступающихся перед ним, глядящих на него с недоумением и ужасом. Он почти не замечает вздохов и возгласов, раздающихся вокруг него по пути. Сейчас самое главное – это то, что боли нет.
И вдруг – боль есть'. И Эдгар шатается от одной мысли, что этого не должно быть. Кажется, будто кто-то запустил руку ему во внутренности и намотал его кишки на свой кулак. Ноги заплетаются. Он едва не падает, но вовремя выпрямляется – его спасают собственные руки, вцепившиеся в ручку тележки. Осталось пересечь всего один отдел. Всего один отдел отделяет его от «Книг». Пара сотен метров. Он сумеет дойти.
Боли нет. Теперь это становится молчаливым заклинанием, которое он мысленно твердит сквозь стиснутые зубы. Боли нет, боли нет. И хотя боль есть – боль пугающая, наплывающая волнами, захлестывающая его, как дождь с порывистым ветром, – заклинание делает свое дело: оно не пускает боль туда, где ее быть не должно, – в его голову, в мозг, который ведет его тело. Потому что, пока мозг твердит, что боли нет, тело не сдастся.
И вот впереди, там, в проеме галереи перед «Книгами» – показывается она. Она ждет его, скрестив руки на груди. Бросает взгляд то в одну, то в другую сторону. Рядом с ней Курт и Оскар. Она знала, откуда он появится. Конечно же знала. Она – это мисс Дэллоуэй.