– Ну хорошо. Знаешь, нам явно есть о чем потолковать. Давай за обедом встретимся.
– Дональд, я не…
– Давай в час, в итальянском ресторане на кольце Зеленого этажа.
– Думаю, это не лучшее место для разговора.
– Фрэнк, да там никто на тебя внимания не обратит! Или на меня – если я сам этого не захочу.
– Ну… – Фрэнк уже стоит в дверях.
– Значит, договорились. Ровно в час. Обещай, что придешь.
Фрэнк, несколько смутившись собственной поспешности, с которой ухватился за возможность улизнуть, не находит в себе сил отказаться.
– Вообще-то я иду обедать без четверти час, – говорит он.
– Хорошо, тогда без четверти.
18
Ши: седьмая гексаграмма из «Книги Перемен», обычно понимаемая как необходимость сознательного уединения, подобно полководцу, богатому опытом и годами, обдумывающему предстоящее наступление
10.42
За обедом Септимус День любил разглагольствовать перед сыновьями об искусстве торговли, каковое – во всяком случае, для него – являлось одновременно и искусством жизни. Вместо обычной застольной беседы основатель первого и (на протяжении большей части его жизни) крупнейшего гигамаркета в мире, бывало, подолгу рассуждал за едой на любые темы, приходившие ему в голову, умудряясь извлекать из них полезные уроки применительно к магазину, – совсем как священник, который, читая проповедь, извлекает уроки из обыденных событий и толкует их применительно к религии. Лекции-проповеди Септимуса Дня всегда завершались лапидарными афоризмами, которых у него в запасе было множество – они заменяли ему цитаты из Священного Писания.
В позднейшие годы аудитория Септимуса, слушавшая его лекции, состояла главным образом из Криса и Понди. Остальные пять братьев учились тогда в школах-пансионах или в университете, а Понди окончил университет, получив диплом с отличием, в тот же год, когда Крис вышел из возраста пеленок и дорос до горшка. И вот они втроем сидели за вечерней трапезой в освещенной гробовым пламенем свечей, похожей на склеп столовой семейного особняка, где им прислуживал внимательный к любым мелочам Пёрч. Невзирая на то, что стол был почти пуст, старик витийствовал, как обычно, лишь изредка бросая взгляды на старшего и младшего из своих сыновей, как будто Понди с Крисом – просто двое из многих присутствующих.
Крис рос, наблюдая физический и умственный закат отца. Ему не выпало застать то время, когда Септимус еще пребывал в добром здравии, и, видя, как блеск целого отцова глаза тускнеет с каждым днем, глядя на то, как слабеют руки и замедляется мышление старика, он по-детски мечтал чем-нибудь помочь ему, как-нибудь ободрить Септимуса, убедить его в том, что все в порядке, что не стоит предаваться тихой грусти, словно подтачивающей изнутри. Для этого достаточно было бы обнять отца, однако выказывать чувства – особенно такие, что возникали самопроизвольно и непредсказуемо, – в семействе Дня считалось совершенно недопустимым. Септимус День занимался не воспитанием детей, а обучением преемников, которым предстояло после его смерти взять в свои руки созданное им дело.
Крис рос – ему уже исполнилось пять, шесть, семь лет, – а обеденные лекции отца становились все более сбивчивыми и бессвязными. Иногда, заплутав в дебрях очередной длинной витиеватой фразы, старик вздрагивал, словно до этого мирно спал, а тут кто-то громко крикнул ему в ухо. Тогда он замолкал, моргая, оглядывался по сторонам, а потом возобновлял речь, но уже совсем на другую тему. А иногда он как бы загонял себя в угол, повторяя одну и ту же фразу по нескольку раз, будто не силясь передать ее смысл во всей полноте и во всем разнообразии оттенков. И даже малолетний Крис прекрасно понимал: Понди правильно сделал, что взял на себя бремя управления магазином. Отец уже сдавал позиции.
Если эти лекции чему-то и научили Криса, так это терпению. Слушая их, он вынужден был подолгу высиживать, храня почтительное молчание, и постепенно научился «отключать» отцовский голос – пока, наконец, ни единый звук из сказанного стариком не долетал до его сознания. Тем не менее многие из сентенций Септимуса каким-то образом – наверное, благодаря упорному повторению – поселились в его памяти, оставшись там навсегда.
Например, такая: «Другие люди существуют для того, чтобы подчинять их своей воле. Воля – это всё. Благодаря воле можно добиться всего. Воплотить мечту в действительность, воздвигнуть посреди пустыря огромное здание, скопить состояние. Отсутствие опыта и компетенции не является препятствием – была бы только воля».