Дни смеха
Дни смеха
Она, разумеется, изменила всё на свете. Наступили дни смеха.
Внешне же изменений будто бы не было. Я все также просыпался, ел ту же еду, ходил теми же дорогами. Сложно изменить жизнь сформировавшегося человека, который знает, чего он хочет от жизни. Или же как я - знает, чего он не хочет. Светило солнце (или небо заволакивало тучами), дул ветер (или не дул), соседи были шумными (или умирали от недостатка воздуха). Дело было не во внешнем или внутреннем. Просто наступили новые времена.
-Извините, - сказала она, наступив однажды на мою ногу, куда-то торопясь.
-Ничего, - улыбнулся я, не придавая особенного значения.
-Я правда не хотела, - затараторила она, - просто шла.. и, понимаете..
-Девушка, ничего страшного.
Перестали умирать люди. Точнее, умирать болезненно, со стоном. Теперь люди умирали, улыбаясь чему-то новому или ничему (смотря во что они верили). Их близкие, собравшиеся у смертного одра, вспоминали хорошие истории, плакали чистейшими слезами, держались, понимали. Если же вдруг происходил несчастный случай, то он сопровождался неким достоинством и пафосом; все понимали: фатум, судьба, - и жили дальше. Конечно, был и положенный траур, и черные одежды, и фотографии, и кресты. Но было и солнце, что продолжает светить, освещая и преумножая жизнь.
-Два, три сахара? - спросил я у нее.
-Никакого сахара.
-Молодой человек, - сказал я работнику кофейни. - положите даме четыре.
-Нет, никакого сахара, - рассмеялась она. - ноль, понимаете!
Я показывал четыре пальца за ее спиной, подмигивая. Она поймала мой взгляд.
-Ладно, - сдался я. - Кладите три. Но с горкой!
Измены стали вдруг чем-то честным. Нет, мои соседи и их соседи все так же обманывались, хватались за сердца и за ножи, это все еще было драмой. Но уже не столь серьезной. Случайные мужья забегали на обед, заставали своих супруг в чужих объятиях, менялись в лице. Но я сам слышал их смех - могу поклясться! Звучало что-то вроде: «ох, повезло теперь тебе, раз уж мне везти перестало. Забирай с потрохами, с маминым сервизом». Супруги же, желая сгладить, говорили, что любовники как любовники слабее их мужей. Хоть какая-то отрада.. Женщины же, случайно узнающие о любвеобильности их половинки, хохотали. Не стало сожалений о прожитых годах - лишь восторг от появившейся свободы. Я чуть было не попал на марш новоодиноких; меня бы там забили за мою моногамию; мне бы не дали там даже для смешка раскрыть рта.
-Ладно, это забавно, - наконец сдался я. - но не более того!
-Нет, смешнее этого ничего нет, - безапелляционно заявила она. - Поверь мне, я прочитала Библию смеха.
-Послание к хохочущим, откровение первое?
-«И сказал он - это смешно», да-да, - с улыбкой отхлебывала она. - Тебе нужно чаще улыбаться.
-Это расходование лицевых мышц, незнакомка.
-А я люблю. Много у меня морщин?
-Ни у кого больше их никогда не видел, как у сушеного яблока.
-А ты неплох! - почтительно кивнула она.
-Взаимно.
Глупость стала государственным достоянием, правительство сменило курс внешней и внутренней политики. Или так стало казаться. Все чаше мне стали попадаться смеющиеся лица. Разве меня это не устраивало? Поначалу я ужасно раздражался (не поняв сути), потом отрицал, гневался, депрессовал, проходя все пять стадий принятия. Одним утром, бреясь, я не узнал хмурого утреннего лица, потому что оно стало веселым. Я, наверное, стал последним человеком на планете, кто стал отпускать шутки. Начал с собственного зеркала, сделав шуточный комплимент. Ну а потом - понеслось...
-..нет, в цирке точно не смешно. - пытался я найти хоть что-то общее.
-Да. - спустя какое-то время согласилась она. - Очень даже грустно. Пантомима эта..
-Несладкая сладкая вата. Ужас!
-До мурашек, незнакомец, - кивнула она. - Нарисованные улыбки да надорванные животики.
-От жалости?
-Естественно.
Зло стало смешным. Оно не стало менее враждебным по отношению к нам, нет, оно просто приобрело снисходительный оттенок. Просто галактика Млечный Путь, Андромеда, квазары, пульсары, фотографии черной дыры, семь миллиардов смешных человечков, теории заговора, власть, рабы, пшеничный бездрожжевой хлеб.. Все измельчало, но стало соразмерно дням смеха. Ядерная бомба, если уж на то пошло, стала камнем в песочнице, неспособной прервать ехидный, полуистеричный смешок. Злодеи не смеялись, совершая бесчинства, они скалились (что, разумеется, не одно и то же!). Смеялись уничтожаемые, но непобедимые жертвы. Уловка номер двадцать три.
-Ох, погляди-ка туда. - показывала она мне пальцем. - Ковыряется.
-Я туда ни за что не посмотрю.