Но это тема не для разговора, а для предсмертной записки, да. Поэтому оставим ее в покое. Что ни выдумывай, а там меня не было. Не знаю, как все случилось. Честно говоря, хотелось бы, чтобы ее разорвало на пять миллиардов маленьких и вечных частиц. Чтобы превратилась она в них мгновенно, не успев испытать никакой боли. И чтобы каждая из них стала цветком кульбабы. По латыни — Leōntodon — род травянистых растений семейства Астровые, или Сложноцветные (Asteraceae). Непритязательный такой, честный цветок. Никогда такой цветок не станет жаловаться на несчастливую любовь, на то, что сын уехал в Киев учиться, а потом и работать там остался, и забывает, и не звонит месяцами, и вообще черт его знает, чем занят.
Да, но я начал говорить о том, что отца она никогда и ни за что не осуждала и вообще рассказывала о нем мало. Один только раз как-то в день моего рождения сообщила, что всегда считала себя некрасивой. О Борисе Кутовом, который позже стал Чумаком, мечтала тихо и смиренно, но при этом решительно. Понимала, что не является девушкой его мечты, но отчего-то взяла себе в голову, что должна иметь от него сына. В тихих украинских омутах водятся стальные девушки, а потому как решила, так и сделала. Ее ничто не смогло бы остановить. И вот как-то после митинга начинающий политический деятель Борис Кутовой переспал с моей матерью в квартире на первом этаже дома, принадлежавшего нашим родственникам. Переспал, чтобы тут же забыть о ней навсегда.
Здесь надо знать, что своих родителей мать моя потеряла в далеком детстве. Ничего героического — автомобильная катастрофа. Все свое детство и большую часть жизни прожила у родной тетки, сестры своей матери, в Чернигове. Считала этот город своим. Но тетка бы беременность ей не простила. Когда мать поняла, что понесла, собралась, попрощалась с тетушкой и уехала к своим бабке и деду — Лидии и Даниилу. В своей одинокой беременности решила прибиться к старому берегу. Самой сил поднять ребенка у нее не было, а старики поддерживали как могли и даже вопросов поначалу не задавали.
Беременная? И отлично. Будет нам внук и Богу человек. Одинокая? Прекрасно. Никакой хрен не станет мулять перед глазами. Профессии не имеешь? Ерунда. В Донецке специальность можно получить, не отходя от заводской проходной.
Так вот, спустя совсем недолгое время после ночи любви она вышла из прокуренного плацкартного вагона на перрон Донецка и вдохнула анемичной грудью веселый угольный ветер. До самой смерти своей осенью 2014 года отца моего вживую не встречала. Только по телевизору. Переживала за него, когда он в телевизионной картинке стоял на сцене за плечами первых фигур нынешнего политического бомонда. Это я о последнем Майдане. Да-да, в выпусках новостей мой донор биологический выглядывал из-за плеча то у одного, то у другого представителя революционного истеблишмента. И отчаянно при этом храбрился. Делал вид, что революция для него — мать родная, а не рулетка злая и непредсказуемая.
В любом случае, я благодарен матери за то, что никогда не скрывала от меня отца. Как и того, что зовут его Боря, что он политический эксперт, строитель новой реальности, настоящий, мать его, Морфеус, гроза агентов Смитов, самый что ни на есть украинский Нео. Депутат и бизнесмен, владелец благотворительного фонда помощи имени всех обездоленных и бесправных, добрая душа, хули.
Каким вышло мое детство? Да прекрасным, спасибо, я доволен. Меня все устроило. Лида и Даня — отличные люди, никогда меня не напрягали. Лида так та вообще умерла в конце девяностых. Это случилось спустя пару лет после того, как старики оставили нам с матерью свою квартиру (все надеялись, что мать моя кого-нибудь найдет), а сами перебрались на дачу, на тот самый хуторок в сорока километрах от Луганска. Даниил с тех пор там и обитает. Все его ровесники умерли, а он все живет. И в город ты его не затянешь. Картошка у него своя, морковка, бурак, цибуля, конечно. Рыбу все лето и осень ловит, сушит, вялит, что там с ней еще делают? Жарит, конечно. До войны любил кормить нас с матерью карасями под чесноком со сметаной, когда мы за двести с лишним километров приезжали к нему на неделю или две позагорать и покупаться. Часто думаю, как он ухитряется там выживать последние полтора года? Только один раз с оказией мне удалось передать ему денег. У старика имеется мобильный, но зона приема там как раз одна — на горе Сизой, а там, сами понимаете, сейчас особо не поговоришь.