Вздыхаю, опускаю на колени руки. Сейчас я кажусь такой жалко себе. Именно такой я стала без Кости. Жалкой и слабой.
— Но я действительно полюбила его... Не смотри на меня так, — упрекаю я улыбающегося Костю.
— Вот скажи мне, — уставляюсь на гранитную плиту из серого монолита. — Я дура? Можешь не отвечать, — отмахиваюсь я, делая глоток из холодной фляжки. — Знаю, что да... Он из Чикаго.
Начинаю рассказывать о Мэтте своему мертвому парню я, сидя уже около могилы на снегу, приложив голову к граниту.
— Я выступала лишь в качестве удобной приманки, — почти жалуюсь я, рыдая. — А самое главное, — поднимаю я фляжку в воздух, оттопырив указательный палец, — что я ведь повелась на всю его ложь, — качаю я головой, опустив ее вниз, и раздражаюсь смехом. — Дура, — произношу я, впадая в истерику.
– Ну ты представляешь? – переспрашиваю я, успокоившись. – Что же мне делать? – задаюсь я вопросом, смотря перед собой.
Кажется, что внутри давно не осталось слез. Я думала, что разбитое сердце нельзя повторно разбить. Но Мэтт поступил хитро: сначала исцелил, а потом воткнул в него нож предательства.
Ветер охлаждает на лице мокрые дорожки от слез. Мне не стоило влюбляться. Только как поздно я поняла это… Единственный человек, которому я могла довериться, и тот, кто по-настоящему любил меня, сейчас не со мной. Костя ушел навсегда туда, где небеса…
— Я так скучаю… — произношу я в сотый раз Косте.
Воспоминания трех лет вихрем проносятся в голове. Сейчас я сижу на холодной земле и вспоминаю прошлое. Кажется, что, когда со мной был Костя, и вовсе не наступала зима. С ним всегда было тепло, будто весенний вечер или прохладный летний рассвет. Странно, но я действительно помню только цветущую природу вокруг нас. Уж таким был Костя парнем. Живой, энергичный, готовый поглотить всех своим теплом, дать тихий мирный уголок в своем сердце. Легкий на подъем человечек. Хоть наша первая встреча заставила меня думать совершенно наоборот, но я быстро поняла, что мои суждения оказались ошибочны.
— Эй, ты! — говорит мне голос из-за сугроба.
Я поднимаюсь со снега, чтобы разглядеть получше нахала, который посмел прервать меня.
— Опять бухаете там? Ну я сейчас вам устрою! — осуждающим тоном произносит голос. — Покажу, где раки зимуют!
— Вам-то что? — злюсь я, высматривая этого «правильного» человека.
— Ходят тут всякие поборщики. Мне-то что? — удивляется голос. — Напиваются, а потом спят в сугробе...
Замолкает он, встречаясь со мной лицом к лицу. Я натыкаюсь на смотрителя кладбища с лопатой в руке. Ладно хоть не с косой.
Какая коса зимой! Дура.
— И? — уточняю я. — Ну вы договаривайте, договаривайте.
— Здрасте, — снимает он шапку с головы, прижимая ее к груди, поняв свою ошибку.
Для бомжа, который ищет халявную стопку, я слишком опрятно одета.
— Здрасте, здрасте! — здороваюсь я в ответ, упирая руки в бока. — Даже покойники тактичнее вас будут. Вам бы с них брать пример, — произношу я, вновь присаживаясь на место около памятника. — Не мешайте мне, — машу я на прощание ему рукой из-за сугроба, пропускаю глоток виски, прежде чем вернуться к монологу своей души.
Я была не слишком пьяна, чтобы натворить дел по дороге, но и не слишком трезва, по мнению сотрудников ГИБДД.
— Давненько же вас не было, Софья Александровна, — произносит старший сержант, рассматривая страховку на машину и мои права. — Признаюсь, скучали, — кивает он.
— Я догадывалась об этом и поэтому решила заскочить, — хлопаю я ресницами, смотря на него. — Так сказать, на огонек...
— Приятно, приятно, — повторяет он, улыбнувшись мне.
Долго ждать не приходится, к нему подбегает его коллега, на ходу поправляя фуражку.
— Велели сопроводить до дома, — сообщает он, запыхавшись, своему старшему.
Я уже готовлюсь заводить машину и высовываю руку, чтобы получить свои документы назад.