— Это цепь Кости? — спрашивает Мира и берет тяжелую серебряную цепь с комода. Прокручивает холодный металл в руке и останавливается на кулоне с вмятиной.
— Да, — я беру в руку кулон. На оборотной стороне гравировка: переплетенные кисти рук с надписью «Неудержимый и Золотая». Смотрю на себя в зеркало и часто моргаю. Перед глазами мысли рисуют прекрасную картину, и сердце начинает щемить в груди.
Розовый закат и нежное касание наших рук. Кругом смех, пахнет сахарной ватой, и тепло лета приятно окутывает с ног до головы. Скоро мой день. Мой день рождения. Душа переполнена любовью.
— Костик! Котик ты мой!
Крепкие руки меня ловят и прижимают к себе. Я вдыхаю его запах.
Мороженое и морской бриз. Так хорошо.
— Сонька! Золотая ручка! Ты украла мое сердце! Слышишь? — Костя ловит мой взгляд, убирает своей рукой выбившуюся прядь за ухо. Его зеленые глаза, как и мои, нацелены друг на друга. Легкие морщины от улыбки ползут по краям от его глаз. Он целует меня в губы и крадет мое сердце.
— Безгранично люблю…
— И я тебя люблю, Неудержимый!
Мир потихоньку тускнеет, идет дождь. Я с надеждой в сердце жду, что скоро выглянет солнце и мы встретимся. И не будет этого расставания. Но вот гаснет последняя лампочка, что-то с хрустом ломается внутри. Душа и сердце падают с криком вниз, в темноту. Разочарование окутывает меня. Я всё бы отложила ради него и не пощадила бы себя. Проходит дождь, выглядывает солнце, но Кости нет. Его нет рядом со мной. Я не удержала… Отголосками из прошлого болью отзываются слова: «Безгранично люблю…» «Сонька! Золотая моя!».
— Сонь? — Мира тихо подходит сзади и стирает кончиками пальцев скатившуюся слезу.
— Всё нормально. Правда, — стараюсь говорить нормальным голосом. Но он осип от скованного горла. Мира знает, что я лгу, и молчит.
Я встаю и беру в руки свой клатч, кладу туда красненький пистолет Макарова со своими инициалами.
— Ты сейчас серьезно? — приподнимает она светлую бровь, смотря на меня. — Не доверяешь собственной охране? — спрашивает Мира, проверяя на ходу помаду.
— Это на всякий случай. И нет, у меня нет паранойи. — Сразу же отвечаю на все вопросы Миры. Она лишь пожимает плечами и выходит из комнаты.
— Тут никто косо даже не посмеет на нас посмотреть, — напомнила она мне.
— Ты меня не переубедишь. Давай быстрее уже. Поскорее бы закончился этот цирк.
— А мне нравится. Хоть принарядились, — радуясь, произносит она, покидая мою комнату.
— Как знаешь. Но я не разделяю твоего восторга.
Мы спускаемся по лестнице, и с каждой ступенью голоса и музыка становятся все громче. В ноздри ударяет тяжелый запах табака и элитного алкоголя. Официанты разносят напитки и закуски. Я торможу одного и забираю два бокала для нас с Мирой. Эти фальшивые улыбки, дорогие шмотки прикрывают истинную сущность каждого из присутствующих на этом вечере.
— Милая вечеринка… — произносит Мира и оглядывает весь зал медленным взглядом. Она отпивает свое шампанское и вдруг замирает.
— Что такое? Очередная твоя жертва? — Смеюсь я и прослеживаю за ее взглядом и натыкаюсь на суровый взгляд ее отца. — О-у! Кому-то пора послушать лекцию по поводу платья, — хлопаю ее по плечу, повернув голову к ней, и легонько подталкиваю навстречу судьбе.
— Ты разве не пойдешь поздороваться? — Тихо спрашивает она, отступая от меня.
— Я позже… Не хочу мешать воспитательному процессу.
— Да ну тебя, — Мира дергает плечом, вздергивает свой подбородок и отправляется к своему отцу.
Пузырьки золотистого шампанского поднимаются наверх. Я прижимаю к груди холодный бокал и наблюдаю за гостями. При каждом столкновении с ними приходится мило улыбаться, кивать в знак приветствия, поддерживать их разговоры и притворяться, что я рада всех видеть. Фу, какая елейность, Софья.
Большинство их разговоров о благотворительности и о глобальных проблемах мира. Только это всего лишь разговоры.
— Веселишься? — ко мне подходит одетый с иголочки отец. Я закатываю глаза, прежде чем повернуться к нему, и про себя вздыхаю. Встречаю его натянутой улыбкой и с распростертыми объятиями. Нельзя, чтобы мое недовольство видели окружающие.
Приобнимаю отца и уж тогда произношу:
— Если это можно назвать весельем.
— Терпи, — произносит сквозь зубы, не переставая улыбаться своим гостям, которые проходят мимо нас.