Он возвращается в комнату, держит указательный палец у рта и головой отрицательно машет, давая понять, что никого и ничего не нашел. Когда на потолке взрывается лампочка и светильник на тумбе гаснет, я вздрагиваю, закрываю голову руками.
Я многих вещей научился не бояться. Пришлось. Но полностью искоренить в себе страх невозможно. Бояться жизненно важно, так же как и помнить правило «бей или беги». Я бы сказал, что только мертвые страха не чувствуют, но сейчас Рыжий не дает этой теории право на жизнь.
В воцарившейся темноте первое, что я слышу, — это плач. Жалобный, но тихий. Таким в фильмах ужасов пугают или в хоррор-играх приманивают жертв. Тянешься помочь, а потом половину твоего лица отгрызает неведомая хрень, которую даже разглядеть не получается. У меня от этого плача мурашки по коже. Меня передергивает, как от холода, и я за Рыжего прячусь инстинктивно. Он не запрещает, наоборот, прикрывает меня рукой. Мы так и стоим. Я, вцепившись в его анорак, и он, не двигаясь, как сторожевой пес, вслушиваясь в каждый всхлип.
— Хватит… — Сквозь плач разбираю слова, дергаю Рыжего за рукав. — Прошу… Хватит…
Каждое новое слово звучит четче и громче предыдущего. «Хватит. Прошу. Отпусти». Слова повторяются по кругу, потом голос стихает до шепота и снова превращается в плач. Рыжий делает шаг в сторону двери, но я тяну его обратно. Мне страшно выпускать его анорак из рук.
— Я и так мертвый, что мне будет? — шепотом говорит он, но я протестую.
— А я живой и не хочу жить один со всеми, кто здесь умер.
Рыжий меня не слушает, проворачивает фокус с исчезновением. Я по инерции делаю три шага назад, пока не упираюсь спиной в стену. По закрытой двери начинают скрести, а когда раздаются удары, я вздрагиваю. Снова, снова и снова. Стук сменяется плачем, мольбами и возней. Будто тот, кто под дверью сидит, не может подняться на ноги и повернуть ручку, а просто ее ковыряет. Эти звуки противные, чавкающие, булькающие и хрустящие. Будто размороженную курицу пытаются разделать голыми руками.
Я слышу пронзительный визг, закрываю уши и глаза зажмуриваю. Лампа на тумбочке у кровати снова загорается.
В этот раз свет не гаснет. Я жду, пока Рыжий вернется. Проходит час, но его все нет. Я зову его, он не отвечает, прошу моргнуть светом, но ничего не меняется. Сомневаюсь еще минут пять. Безуспешно ищу в себе смелость, которой никогда не отличался. Наконец любопытство пересиливает страх. Я хватаюсь за дверную ручку, но инстинкт самосохранения срабатывает вовремя. Отхожу от двери, под кровать заглядываю. Возвращаюсь уже с молотком, которым недавно забивал торчавший в тумбочке гвоздь.
Одной рукой открываю дверь, второй замахиваюсь, но в коридоре никого. Только воняет болотом и тянется вниз по лестнице мокрый грязный след.
2
До рассвета заснуть не смог. Так и просидел в обнимку с молотком в дальнем углу спальни, уставившись на след. Сколько бы я ни уговаривал себя лечь спать, расслабиться, не думать о произошедшем, — не получалось. Каждый шорох за окном, каждый скрип в доме выталкивали из сна. Уставшие глаза болели, будто в них песка насыпали. Только с первыми солнечными лучами, бьющими в окно, я решился выползти из своего укрытия.
Обошел все комнаты в доме и выключил свет, который горел с ночи, а потом пробежался в поисках тряпки для пола. Предыдущую я выкинул, потому что в руки ее брать было противно. Она отдала свою тряпичную жизнь во имя чистоты и порядка. Ее подвиг мы никогда не забудем…
Новую тряпку пришлось сделать из старого полотенца. Другой, купленной про запас в магазине, не оказалось. Я не был готов к тому количеству пыли. Не рассчитал, сколько квадратных метров придется отмыть. На помощь тряпке подоспело ведро с водой и «Мистер Пропер». Задача этой троицы — и моих длинных рук — отмыть засохшую грязь и не повредить паркет, которому и так плоховато. Сначала дело показалось легким, но через пару минут в позе на четвереньках заныла поясница. Вот вам и прелесть удаленной работы и сидячего образа жизни. Бодрое начало перешло в очень вялый конец: остатки грязи я отскребал ногтями, сидя на коленях.
Когда отмывал тряпку с ведром в ванной, наконец нашел щетку. Вычистил грязь из царапин на двери, оставленных после ночного визита. С этим тоже было непросто, как и с тем, чтобы выковырять частички грязи из-под ногтей и отмыть ладони от запаха моющего средства.
Завтракал я без особого аппетита и без изысков: просто доел вчерашний бутерброд. Хлеб подсох, колбаса немного заветрилась, но отправить в помойку не поднялась рука. С горячим чаем вкусно все.