И вот, наконец, лучшая часть дня — ужин и книга, словно бы в награду за то, что очередной день был пережит без хлопот. Конечно, если не считать полного одиночества, вкупе со страхом встретить кого-то живого, но навряд ли теперь это можно было назвать худшей из бед.
Перед едой никакой молитвы. После — тоже. Лишь каменным грузом воспоминания топили разум. И, где-то между безумием от потерь и желанием жить дальше, Софи остановилась, который раз видя лишь один путь на границе — где-то там, далеко, белый, холодный свет, блестящий на очках отца и полных слёз глазах матери, что не ждут её, да только мирно наблюдают, желая не скорой встречи, до которой Софи предстояло проделать ещё многое. И лишь тогда, когда она будет готова, они протянут к ней свои руки, что за месяца не успели остыть и потерять былого благодушия к ней. Ну а впредь она брела дальше, прямо на восток, пока не заметит сверкающие стеклянные крыши ранее никогда недоступного ей города, где последние из людей собрались в единый союз, желающий ничего иного, как сохранить скромные остатки человечества на этой планете.
Так и проходил каждый вечер — в грёзах и не исполнимых мечтах, пока глаза носились по тексту, желая скорее отвлечь голову, пока она наконец не опустится на подушку, зачастую приходившейся замшелым булыжником.
Затем, спустя пару-тройку беспокойных часов, то самое прекрасное утро, когда спешить некуда, рассвет не щиплет глаза, а в округе не шумит ни душа. Хотя, один звук всё же выбивался из общей тихой гармонии — это выстрелы, приглушённые густым туманом, что попятам преследовал Софи. Может быть, это именно он не давал ей столкнуться с людьми, своими большими материнскими руками прикрывая её ещё живой дух. Но от одного призрачный благодетель так и не смог её уберечь — от разрухи, посланной бандитами и болезнью, сводящей людей сума.
До недавних пор, по крайней мере как думалось Софи, все жили счастливо. У рода человеческого было всё — от пивных баров с дешёвыми закусками, до окружных библиотек, хранивших знания сотен и тысяч лет изучения мира, что пошёл к краху с появлением доселе невиданного бедствия, действующего словно механизм замедленного действия. Сначала кожа до жути зудела, словно одного лишь соприкосновения с воздухом ей оказывалось достаточно, чтобы захотеть покинуть тело, и, пока больной в приступе тошнотворной боли сдирал её, уже переставал замечать, как кислорода становилось всё меньше, а желания выкашлять лёгкие больше. Последние свои минуты мозг проводил в тщетной попытке осмыслить происходящее, не давая слуху различить скуление и мольбы родных, а зрению заметить нечто большее узких флуоресцентных ламп на потолке больничной палаты.
Нет, не чума скосила человечество, прогибая его жалкие останки под борьбу за последнюю крошку. Одолели её за считаные годы, но это пригвоздило людей к препарату, который словно наркотик стал необходим любому, кто надеялся прожить ещё год. PG-32 — «чудо» сыворотка, что спасла миллиарды от удручающей судьбы скиснуть на пропахших хлоркой простынях. Но оказалось, что последствия её куда хуже.
В один миг, как по щелчку чьих-то пальцев, мир впал в безумие, и его предсмертный крик до сих пор не выходил из головы Софи. Пока кожа «плавилась», а соприкасающаяся друг с другом плоть слипалась в комки чего-то, что трудно было назвать живым, больные заживо снимали свой скальп, хватаясь за голову в попытке понять, за что Бог обрушил на них это испытание. И вердикт его был не милостив — любые попытки помочь лишь делали ситуацию хуже, из раза в раз говоря, что каждая слипшаяся в единое туша того заслужила, и нет им места нигде, кроме пустынных улиц и брошенных городов. И по сей день те несчастные, которым удалось выжить тогда, бродили по улицам, ревя от боли, в поисках тех, кого болезнь не затронула.
Вирус ли это, порождённый едкими газами с заводов и производств, или недуг, что был ожидаем в непривычном для людей климате, никому уже и не было важно. Не прошло суток, как на поле вышли военные. Они, словно бельмо на глазу, с пол месяца сновали из угла угол в своих нелепых зелёных кепи, что вскоре Софи стала замечать на из ниоткуда появившихся мародёрах, что так и не восстановили связь с внешним миром, что, возможно, и сам уже давно пал.