— Теперь всё?
Не дожидаясь ответа от Эрика, ибо тот старался вновь наполнить лёгкие, он продолжил:
— Я тебя час искал. Знаешь, зачем?
— Чтобы опять замучить!
— Нет! Ха-ха-ха! Я уезжаю сегодня.
— Уезжай куда хочешь. Я буду только рад! — хищно оскалился Эрик.
Вскинув высоко брови, старший брат внимательно посмотрел на него.
— Уверен? — спросил он и снова ткнул под рёбра.
— Ллойд! — завизжал Эрик. — Не надо!!!
— Будешь скучать по братцу? — вёл допрос старший.
— Да-а!
— Будешь плакать по нему?
— Что? А-ха-ха!
Когда пытка закончилась, отряхнувшись, оба спокойно пошли вместе.
— Куда ты едешь? — робко спросил мальчик.
— Ты уже забыл? — сделал удивлённое лицо Ллойд.
— Ну-у…
— Я наконец поеду служить, — мечтательно произнёс Ллойд. — Я поеду к северным границам или на флот, — больше никуда не желаю. Меня ждёт слава!
— Какая Слава? — спросил Эрик.
— Дурачок! — брат приготовил палец, но малец тут же ретировался на десяток футов от него.
Они дошли до дома. Эрик не спешил заходить и остался за забором. Ллойд вопросительно посмотрел на брата. Он поманил его рукой и подсластил приглашение:
— Мама приготовила пирог, пойдём.
«Пирог» звучало очень вкусно, и Эрик сглотнул слюну, но тут же ущипнул себя за руку и уверенно помотал головой:
— Мне надо ещё кое-куда.
— А-а! Молодой донжуан, — хитро прищурился Ллойд. — Ну, иди.
— Никакой не да-жун-ан! — покраснел мальчик.
— Удачи! — усмехнулся старший и зашагал в дом.
Он умылся из колодца и продолжил свой небольшой путь. Эрик и правда мало ладил с остальными мальчишками, когда своим другом он считал только одного человека.
Мимо знакомых зданий Эрик шёл неспешно, — Ллойд сильно измотал его своими выходками. Он видел покосившийся домик скульптора и рядом с ним ещё цветущую сирень. Старик в потрёпанном сюртуке как раз вышел из своего дома. Руки его как обычно были все белые от кончиков пальцев до запястий. Мелкие крошки потерялись в бороде. Усталые глаза щурились от солнечного света и даже не сразу увидели приближающегося Эрика.
Многие избегали общения со старым скульптором. Особенно после смерти двух его сыновей все только и ждали, когда и он помрёт, чтобы урвать себе кусок от скудного наследства без хозяина. Однако Арнольд ещё выживал на какие-то гроши. Главное, чтобы никто не пришёл к нему как-нибудь ночью с топором… Видя Эрика, скульптор всегда радовался, — бедному старику было совсем не с кем разговаривать, а таким людям, как он, это было очень необходимо. Правда, Эрика часто донимали его скучные монологи об искусстве, жизни, Боге, даже рассказы о давней войне, в которой дядя Арнольд принимал непосредственное участие, которые из уст старика скручивали уши в тонкие трубочки, и, если напихать туда табака, можно было их выкурить, и не один раз, пока старик говорил — и то полезнее будет.
— Дядя Арнольд, — помахал рукой Эрик, не будучи до конца уверенным, что старик это увидит.
— А-а, Ерик! Проходи, садись-садись, — хрипло заговорил Арнольд.
— Нет, — без стеснения отказал блондин. — Мне бы только… хотел у вас попросить цветов сорвать.
— Вот как, — старик посмотрел на пышные кусты вдоль низкого забора. — Только сорвёшь ты уже не цветы.
— А что же?
— Мёртвые цветы, — прозвучало логично, однако такое резкое высказывание очень смутило Эрика.
— Ну, мне нужны цветы, — не зная, что ответить, повторил мальчик.
— Нужны, не нужны, а ты их убьёшь.
— Но я… И что? Они же всё равно неживые.
— А как же… — Арнольд нежно взял в ладонь ветвь и приподнял. — Они растут, плодятся — почему же неживые?
— Да… — Эрик совсем запутался. Он не понимал, что говорит скульптор, и хотел только поскорее взять цветы и пойти. Он протянул руку.
Старческие глаза не сразу заметили манёвра. Арнольд только вздохнул и сказал:
— Ты поймёшь потом. Маленький ещё. Хотя, кто знает, что лучше — жить счастливо и без понятий или страдать от многого ума?
— Спасибо, дядя Арнольд! — помахал ему Эрик, сжимая в руке сирень.
Скульптор печальным взглядом проводил неопрятный букет ярких цветов и почему-то улыбнулся. «Калечить природу — это в человеке от рождения. И почему так? Может, природа сама хочет смерти?» Под аккомпанемент странных мыслей старик вернулся к работе.
А вот Эрик тем временем с нескрываемым трепетом подходил к высокому терему. Хоть он и был достоянием Пекатума, выполненный из сосновой древесины, с занавешенными окнами и практически лишённый резьбы там, где было положено, терем выглядел неприветливо. Но для Эрика роль играла не внешность, а то, что внутри — буквально. Его друг, его человек, которого он считал близким последнее время и будет считать ещё долго, жил здесь, пусть и почти незаметно для окружающих. Настоящий хозяин редко появлялся в этом доме, — только прислуга из двух человек выходила на улицу, в то время как кульминационная для Эрика личность всегда пребывала внутри. Правда, слуги недолюбливали, когда мальчик без спросу вторгался в их дом, а к переговорам были холодны. Потому он сразу решил — сегодняшний день войдёт в череду тех, что быстро могут прерваться.