— Ох, — я отступаю на шаг назад, и Джонни быстро хватает меня за руку, чтобы поддержать.
— Ух, извини. Полагаю, мы должны проработать эту часть, — смеётся Джонни, и я нервно присоединяюсь к нему, делая ещё несколько шагов в сторону.
Я изо всех сил стараюсь вести себя так, будто мы синхронизированы, будто последние тридцать секунд были для меня такими же, что и для него. Что у меня нет какой-то глупой мгновенной влюблённости. Что я не представляла себе поцелуй. Ну и что, что его рука была у меня на бедре, и хватка была твёрдой, и... Боже правый!
— Наверное, нам стоит повторить это снова, как думаешь?
Джонни отступает, шаг за шагом, пока не оказывается почти в десяти ярдах от меня, а я не двигаюсь и не говорю ни слова.
— Бринни Винни?
— А? — стряхиваю с себя оцепенение.
Он останавливается.
— Доверься мне. Я с тобой.
Я тяжело сглатываю, и уверена, что он это видит. Надеюсь, он посчитает это признаком моего перфекционизма или беспокойства по поводу его летающих локтей и тому подобного. Но я-то знаю, в чём причина моей внезапной сухости во рту, и хотя миловидность его лица и сексуальность его тела имеют значение, именно это слово «доверие» практически выбило меня из колеи. Если у Джонни ничего не получится, он вернётся к футболу, к популярности, вечеринкам, выпускным балам и свиданиям. А я же, с другой стороны? Я вернусь к валторне или, что ещё хуже, к пикколо! К посредственности. Массовая личность, которую никогда не вспомнят в коридорах этой школы после того, как я её окончу.
Джонни поворачивается, чтобы пройти оставшееся расстояние, и я неловко отступаю назад, уставившись на его чертовски идеальную фигуру. От жары его футболка начинает прилипать к лопаткам, и я столбенею, глядя на тусклую цифру 12 на спине. Уверена, парень будет выглядеть невероятно в майке для игрового дня.
— Эй, как твоя фамилия? — кричу я.
Он останавливается на разметке и поворачивается ко мне лицом.
— Бишоп! — Джонни поднимает подбородок, как будто гордится своей фамилией. Так и должно быть. Она хороша. Слишком.
— Чёрт, звучит как король выпускного бала. Уверен, что хочешь испортить свою репутацию, будучи ботаником из оркестра? — я легкомысленно смеюсь, но честно? Я не шучу. Он обескуражит всех до смерти. А под «всеми» я имею в виду потрясающе красивых девушек нашей школы, которые захотят с ним переспать.
— Почему я не могу быть и тем, и другим? Оркестровым ботаником и королём бала, — Джонни поднимает одну раскрытую ладонь справа, другую слева, как будто рассматривает свои титулы в свете прожекторов. — Что я теряю?
— Ха! — выдыхаю я.
Он даже не подозревает. Я мысленно прокручиваю в голове свои грустные, социально неполноценные пятничные вечера после игры и позволяю этому чувству — ревности и обделённости — зародиться в центре моей груди.
«Джонни Бишоп, ты можешь получить всё что угодно».
Глава 5
Наши дни
Всё промокло насквозь. Даже дорожная сумка Джонни, которую Мэри Энн успела выхватить из импровизированной гримёрки за главной сценой «Паппи и Харриет» и засунуть в свой багажник в перерыве между выступлениями.
Я успела вернуться как раз к выступлению двух финалистов и отказалась от участия в голосовании — не то чтобы мой голос имел значение. Джейд получила главный приз — стипендию и много внимания. К сожалению, благодаря неожиданному появлению Джонни, ей внимания было меньше, чем она заслуживает за свой невероятный талант певицы и авторство песен. Она готова стать чьим-то открывающим уже сейчас, в возрасте семнадцати лет. Чёрт, если Джонни возьмёт себя в руки, он должен дать ей возможность выступить у себя на разогреве. Он в долгу перед ней за то, что украл её заголовки.
«Tи-Эм-Зи»4 не потребовалось много времени, чтобы подхватить десятки тегов в социальных сетях о том, что Джонни появился пьяным и, вероятно, под кайфом. А за ними последовали практически все остальные. Я хорошо научилась уворачиваться от репортёров, ищущих компромат на Джонни. Время от времени в долине Юкка появляются люди, которые пытаются найти информацию о его прошлом. В первые годы его мать подавала жалобы на нескольких из них за незаконное проникновение. Я уверена, что сегодня утром её преследуют репортёры. Интересно, будет ли она размахивать своим дробовиком?
На улице спокойно. Дорога похожа на мраморную помадку, испещрённую тысячей мини-речек грязи от нахлынувшей воды, которая не прекращалась до самого утра. Душно, но в воздухе ощущается приятная прохлада. Октябрь пытается вернуть себе господство после такой апокалиптической бури. Я подпираю дверь гаража и медленно переношу вещи из машины в гараж, чтобы присоединить их к тем, что Мэри Энн завезла вчера вечером. Я надеюсь, что сырой запах, наполняющий помещение, смешается со сладким ароматом мескита, оставшимся после дождя.
Сумка Джонни брошена в угол, подальше от меня. Но я никак не могу оторвать от неё взгляда, так что нужно покончить с этим прямо сейчас. Я беру её и достаю складной стул, который использую, чтобы доставать вещи на полках. Сажусь, расстёгиваю молнию и с ужасом смотрю на испорченную дождём кожу. Из всего, что есть в этом гараже, его сумка пахнет хуже всего — по многим причинам. Я открываю её пошире и сую руки внутрь, вытаскивая плохо сложенные футболки, носки, боксёры и пару джинсов. Несколько фланелевых брюк скомканы внизу вместе с пакетом на молнии, набитым туалетными принадлежностями, и блокнотом, стянутым толстой резинкой. Я трясу сумку на коленях, собирая в угол несколько случайных предметов. Скрепка, три таблетки «Адвил», десять центов и пластинка жевательной резинки. Слава богу, ничего такого, за хранение чего меня могли бы арестовать!
Щёлкаю резинкой на блокноте, может быть, подсознательно надеясь, что она порвётся и станет легче перелистывать страницы. Это кажется мне неприличным, но ещё больше я боюсь прочитать написанные там слова. Джонни всегда любил записывать свои тексты в блокнот. Если и есть какая-то правда о песнях Джонни Бишопа, так это то, что они пропитаны честностью. Учитывая состояние человека, которого я оставила в реабилитационном центре вчера вечером, я не уверена, что готова взглянуть на то, что написано внутри. Складываю его вещи обратно в сумку и несу её в прачечную, где бросаю одежду в стиральную машину и ставлю её на глубокое замачивание. Мне всегда нравился стиль Джонни. Даже когда был подростком, он умел превратить самую простую вещь, например, джинсовую рубашку на пуговицах, в самый сексуальный предмет одежды, который когда-либо был сшит. Его одежда всегда была поношенной, часто подержанной, и каким-то образом пахла всеми воспоминаниями, которые мы создавали вместе. Теперь этот запах скрыт алкоголем и травкой.
Оставляю его сумку на стойке рядом с работающей стиральной машиной и возвращаюсь в гараж как раз к тому моменту, когда двадцатилетний «Линкольн» моего отца въезжает на подъездную дорожку. К счастью, внутри только он. Мама имеет обыкновение засыпать меня вопросами, и я уверена, что после вчерашнего вечера она готова буквально взорваться от них. Папа будет деликатен. Любопытен, но деликатен.