— Они забрали бритвы, — жестом указываю на сумку, и Джонни подтаскивает её поближе и расстёгивает молнию, чтобы заглянуть внутрь.
— Зато оставили крем для бритья, — он вытаскивает баночку и усмехается, затем наклоняется вперёд и ставит её на маленький столик напротив кровати.
Затем возвращается к сумке и достаёт свою одежду, останавливаясь на одной из фланелевых рубашек. Глядя на меня, он подносит рубашку к носу и нюхает её.
— Да, я всё постирала. И погладила, — признаюсь я. На самом деле, это было своего рода терапией для меня. И его одежда ужасно пахла.
Джонни поджимает губы, возвращаясь к сортировке одежды. Последний предмет — его блокнот, и он вытаскивает его, сжимая обеими руками. Переводит взгляд с книги на меня, и его позабавленная улыбка, которая была мгновение назад, теперь становится более мрачной.
— Ты читала его?
Он знает, что да.
Я киваю и подхожу к большому креслу, стоящему в углу возле окна от пола до потолка, которое выходит на спиралевидную кирпичную дорожку, обсаженную нежно-розовыми цветами пустыни.
Джонни раскрывает блокнот и перелистывает его до середины. Взглядом бегло скользит слева направо, перелистывая страницу за страницей. Затем ладонью прижимает раскрытую книгу к колену. Кончиками пальцев постукивает по бумаге, пока в конце концов не остаётся только указательный палец.
— Ты читала это? — Джонни держит блокнот, как библиотекарь во время рассказа, и я прищуриваюсь, пытаясь разобрать первые несколько слов.
Я пожимаю плечами.
— Не знаю. Может быть. А что?
Его глаза задерживаются на моих на несколько долгих секунд, свет за ними такой тусклый от звезды, которой он является. Пожевав внутреннюю сторону щеки, он возвращает взгляд к страницам, и произносит:
— Ничего.
В груди у меня всё горит, а желудок словно скручивается в тугой комок. Каждая капля здравого смысла внутри меня хочет уйти, встать с этого кресла и пожелать ему удачи в выздоровлении. Кто-то сильнее меня сделал бы это. Возможно, кто-то более хладнокровный. Но я не могу. Потому что я обещала. И потому, что между нами осталось достаточно той невидимой энергии, которая потрескивает в тишине. Сейчас она просто запятнана болью.
— Я много прочитала. Они хороши. Но ты всегда хорошо писал. Ты это знаешь.
Джонни бросает блокнот на матрас.
— Это самое мрачное дерьмо из моей головы. Думаю, людям это нравится. Лейбл говорит, что мне скоро нужен новый альбом, — Джонни наклоняется вперёд и потирает виски, упираясь локтями в колени.
— Уверена, что в этой книге достаточно песен для альбома, — отвечаю я, не зная, что ещё сказать. Альбом — это последнее, о чём Джонни должен сейчас думать. Выздоравливать, оставаться трезвым. Это должно быть его приоритетами.
Парень откидывается на кровати, закидывая руки за голову. Его длинные ресницы касаются верхней части щёк, когда он медленно моргает, уставившись на потолочные балки над нами. Я скрещиваю ноги и складываю сжатые в кулаки руки на коленях. Я хочу накричать на него, и, возможно, он тоже хочет именно этого. Но если начну, то вряд ли смогу остановиться.
— Так... вот значит, как выглядят «Волны» внутри? — Я осматриваю его комнату, которая больше похожа на тосканский курорт, посещаемый Джорджем Клуни, за исключением громоздкого медицинского оборудования, пристроенного в уголке возле его кровати. Он срезал путь знаменитости через детоксикацию. Не уверена, что это лучший способ выучить урок, но, возможно, он уже наелся уроков. Жизнь научила Джонни многим гнилым вещам.
— Ты бы видела меню для завтрака у бассейна, — он жестом показывает на папку в кожаном переплёте, лежащую на том же столе, на который он поставил крем для бритья.
Я придвигаю её к себе и просматриваю предложенные блюда.
— Что получаешь, если закажешь фриттату с добавлением самопознания? — Моя грудь вздымается от короткого, тихого смеха.
— У моей мамы рак поджелудочной железы. — Его признание пробивается сквозь мою попытку лёгкого юмора, сквозь шум обиды в моей голове, и мой взгляд устремляется на его лицо.
Джонни не отрывается взгляда от потолка и медленно моргает, пока отражение от пруда снаружи играет с солнечным светом на балках медового цвета.
— О, Джонни. Мне... Мне так жаль, — я кладу меню обратно на стол, и в считанные секунды миллион открытых концов соединяются воедино. В глазах Джонни осталось много загадок, почему он опустился на дно именно здесь и сейчас, но я уверена, что во многом это связано с его матерью.
Джонни сжимает переносицу и крепко зажмуривает глаза. Это тот же самый жест, который он делает с тех пор, как мы впервые встретились. Так Джонни не даёт себе плакать. Он прятал слёзы годами.
— Это невозможно исправить. Её рак. Он неизлечим. Наверное. Я мало что знаю, потому что она написала мне чёртово письмо и отправила его моей команде менеджеров, и им потребовалось две недели, чтобы доставить его мне в дорогу, — он выдыхает короткий, грустный смешок. — Так что, сколько бы времени ни оставалось, теперь оно на две недели короче.
Его мама этого не заслуживает, да и никто не заслуживает. Но Бет пережила столько жестокости за весь свой брак. Она должна прожить свои годы без боли и в блаженстве. Это неправильно. Несправедливо.
Я подтягиваю колени к груди и обнимаю их, глядя на оболочку Джонни Бишопа, лежащего без сил на временной кровати.
— Я не могу допустить, чтобы она видела меня таким, Бринни, — Джонни поворачивает голову в сторону, и его пристальный взгляд цепляется за мой с чувством отчаяния. Это разрывает меня изнутри и вскрывает все раны, которые я пыталась залечить из-за этого человека.
— Значит, ты в правильном месте, — крепко обнимаю ноги руками, подбородком упираясь в колени. Я пытаюсь удержать в себе всё остальное — критику и обиду, которую испытываю по эгоистичным причинам. Сейчас всё это не нужно, и мой здравый смысл это понимает.
— Я скучал по тебе.
«А потом он говорит что-то вроде этого».
Я медленно вдыхаю через нос, буквально прикусив язык. Чем дольше наши взгляды остаются соединёнными без слов, тем труднее мне становится вообще не отвечать.
— Я здесь. — Я стараюсь, чтобы мои слова звучали мягко и доброжелательно, но даже я слышу в них небольшой горький оттенок. Я была здесь. Я ждала. Ты ушёл и ни разу не оглянулся.
— Тедди тоже пришёл, — добавляю я.
Тедди всегда был нейтрализатором в нашей группе. Он поддерживал равновесие, а иногда и мир. Особенно когда мне хотелось придушить Джонни за то, что он такой тупица.
На губах Джонни появляется крошечная улыбка.
— Он пришёл, — выдыхает он.
Я моргаю, когда мой взгляд задерживается на его взгляде. В его глазах мелькает огонёк, который пытается зажечься снова, и будь я проклята, если не испытываю ревности из-за того, что Тедди, сидящий в комнате ожидания, зажигает его, а не я, здесь, в этой грёбаной комнате.
— Мы оба. — Мои слова проскакивают мимо моего фильтра, и они не такие добрые, как я пыталась изобразить. Облегчение ощущается странно приятно, как будто я сбросила какое-то давление со своей груди.
Джонни не вздрагивает и не отводит взгляд от стыда. Он принимает это — укус. И это заставляет меня почувствовать себя немного виноватой за то, что я так рано дала волю чувствам.
— Мне предстоит принести много извинений, когда выберусь отсюда, и большинство из них — тебе, Бринн. Нам нужно многое обсудить, — Джонни приподнимается и садится, положив ладони по обе стороны от себя.
Моё сердце бешено колотится из-за мгновенной дозы адреналина, когда я слышу, как он ходит на цыпочках вокруг «извини».
— Мне пора, — говорю я, опуская ноги на пол и поднимаясь.
Останавливаюсь в центре комнаты, чтобы немного поспорить сама с собой. Через несколько секунд решаю уйти, кивнув головой, и направляюсь к двери, чтобы нажать кнопку вызова и предупредить персонал о своём уходе.
— Эй, Бринни?
Я крепко зажмуриваю глаза от его голоса, от имени, которое он произносит, от острой боли, которую это до сих пор вызывает в моём сердце. Затем поворачиваюсь.