— Ян Глассмайер, — отвечает Тедди.
— Точно! Этот парень! — Джонни щёлкает пальцами и возвращает своё внимание ко мне.
— Он получил премию «Оскар», — бормочу я.
— Точно! И может быть, знаешь, раз уж у меня есть «Грэмми» и всё такое...
Я сглатываю желчь.
— Если только ты не считаешь, что это плохая идея.
«Конечно, я так и считаю».
— Просто... это очень много. Для восприятия, я имею в виду, — киваю я, пока говорю, мои глаза ни на чём не фокусируются. — Могу я подумать об этом?
Я перевожу взгляд на Джонни, и меня тут же охватывает чувство вины. Его глаза умоляют, хотя его рот произносит: «хорошо» и «я понимаю». У меня опускаются внутренности, и вместе с ними опускается сердце. Почему я просто не сказала «да»? Конечно, наша школа хочет, чтобы он приехал. Это я не уверена.
— Думаю, что всё может получится. — Я слышу свой собственный голос, не осознавая, что говорю.
— Да? — Джонни выпрямляется на своём месте, уголки рта приподнимаются вверх. Моё сердце бьётся о грудную клетку, как теннисный мяч.
— Да. То есть, позволь мне передать это руководству, но...
Джонни отдаёт честь.
— Да, мэм. И ты будешь боссом. Моим боссом, я имею в виду. Что скажешь, то я и сделаю. Всё, что тебе нужно...
Я машу рукой, мой внутренний голос кричит ему, чтобы он просто остановился. Мы оба знаем, как всё будет происходить. Джонни будет буквально высасывать кислород в каждой аудитории, в которую войдёт. Чёрт возьми, своей энергией он вырубит электричество во всём долбаном городе, просто вернувшись домой.
«Что заставляет меня задуматься...»
— Ты собираешься остаться у мамы? — спрашиваю я.
— О, боже, — Тедди откидывается на спинку стула и, заложив руки за шею, поднимает лицо к небу и тяжело выдыхает.
— О, боже, что? — Мой взгляд мечется между ними.
— Насчёт этого, — снова прикусывает губу Джонни.
О, чёрт.
— О... нет. Это... Я имею в виду, преподавать со мной — это одно. Но Джонни... — Я разражаюсь неловким смехом, который вибрирует на моих губах. Мои щёки пылают от жара, а руки покалывает. У меня паническая атака.
Я провожу рукой по лбу, чтобы проверить ощущения и вытереть пот.
— Я уверен, что в конце концов смогу переехать к маме на некоторое время. И мне уже подыскивают дом. Это только на первые несколько дней. Может быть, на неделю. Максимум две.
Максимум две?
Я встаю и прохаживаюсь вокруг кресла, затем возвращаюсь в тень, потому что внезапно моё тело словно охвачено огнём.
— А гостиницы не вариант? — Моя бровь буквально упирается в линию роста волос.
Джонни отводит взгляд в сторону и плотно сжимает губы, прежде чем заставить себя снова посмотреть на меня. Его глаза прищурены.
— Они предпочитают, чтобы я был не... один.
Это замечание больно ударяет по мне. Перспектива соседства с ним вызывала у меня дискомфорт, но быть его сиделкой или нянькой?
— У тебя такая милая комната для гостей, и ты сделала её удобной для меня, так что если ты ещё не захламила её... — Я бросаю грозный взгляд в сторону Тедди, и он смеётся под себе нос, так как сидит спиной к Джонни. Засранец!
— Дело не в комнате, — объясняю я.
«Дело в моём личном пространстве».
— Джонни, я не уверена, что у меня есть всё необходимое... — я останавливаю себя, не зная, как продолжить. Он же не прикован к постели и не залечивает сломанную ногу. Он проходит реабилитацию, пытается бросить пить и очиститься. А я — учительница, которая любит приходить домой и выпивать бокал вина. Или два. Или три!
— Я понимаю, — он наклоняется вперёд и кладёт ладонь на стол — мягкий жест, который останавливает мой бешеный ход мыслей ровно на столько, чтобы я успела ухватиться за них.
Я качаю головой и возвращаюсь на свой стул, обхватываю коленные чашечки, так как мои ноги нервно подрагивают.
Подняв на него взгляд, я поднимаю плечи и прищуриваю глаза.
— Ты очень знаменит, Джонни, — говорю я. — И пресса уже шныряет по городу.
Мне лично пришлось отказать четырём репортёрам, которые слонялись по школьной парковке в поисках цитат от людей, знавших Джонни в своё время.
— Я понимаю, — снова говорит Джонни.
Я глубоко вдыхаю, напряжение спадает. Но сердце бьётся громче, и я перевожу взгляд на Тедди. Он пожимает плечами и поджимает губы, после чего говорит:
— Тебе решать.
Он должен понять, что это очень плохая идея. Тедди, как никто другой, знает, в каком состоянии я была, когда Джонни уехал. Конечно, он также знает, как сильно я его любила. И знает об обещании.
Опускаю голову вперёд, волосы скользят с плеч и спадают между коленями, когда я подаюсь ниже. На земле между моими ногами, где лежит одна из апельсиновых долек, вокруг которой кружатся муравьи.
— Хорошо, — сглатываю комок в горле, затем поднимаю голову, кровь приливает обратно.
— Хорошо? — Джонни вскидывает бровь.
— Временно, да? — Я сомневаюсь во многих вещах: в том, что он появится в день переезда, в том, что это будет временно, если всё же появится, в том, что я смогу пережить всё это.
Он поднимает два пальца и проводит ими по груди.
— Не так, — я качаю головой и смотрю в сторону, подальше от них обоих, пока Джонни смеётся.
— Никогда не был бойскаутом, так что не знаю.
Это заметно.
Глава 10
18 лет
Я заезжаю на парковку, расположенную ближе всего к заднему выходу у поля для тренировок оркестра. После десятков летних тренировок я чувствую, что сегодня мы готовы выйти на поле для проведения первого мотивационного митинга. Это, пожалуй, единственный раз в году, когда все ученики обращают внимание на то, что мы делаем на поле. Конечно, это вынужденная мера, но в воздухе витает дух новых начинаний. Обиды ещё не накопились, расставание не висит над головой, а наша футбольная команда ещё ни разу не проигрывала. Правда, им ещё предстоит сыграть, но... это детали.
Так уж получилось, что это первый раз, когда начало занятий в школе приходится на мой день рождения. Восемнадцать — можно голосовать. Сегодня утром мама приготовила мне на завтрак блинчики в форме нот, а папа принёс ноты «Гамильтона» для фортепиано. Они пели мне перед тем, как все разбежались в школу и на работу, и это было похоже на любой другой мой день рождения. Я не чувствую никакой разницы. Я не чувствую себя особенной. Старше? Взрослее? Не совсем. Честно говоря, я больше радуюсь школе и нашему выступлению, чем тому, что мне исполнилось восемнадцать.
Я беру свой тяжёлый рюкзак с пассажирского сиденья и, просовывая руки в лямки, выхожу из машины. Расстёгиваю молнию бокового кармана и нащупываю телефон, чтобы переложить его в задний карман джинсов. Сначала я проверяю наличие поздравлений с днём рождения, наивно надеясь, что их будет несколько. Но сообщение только одно. Тедди прислал мне отвратительную анимацию, на которой какой-то парень набрасывается на праздничный торт, и я пишу ему в ответ: «спасибо», после чего убираю телефон.
— Есть ли причина, по которой ты паркуешься как можно дальше, когда буквально вся парковка пуста?
Я поднимаю взгляд от экрана телефона и вижу, что Джонни стоит в нескольких шагах от меня, спрятав руки за спину. На нём футбольная майка — ярко-белая с чёрными буквами и воющим койотом на передней части. Его тёмно-синие джинсы заканчиваются новой парой белых кроссовок, которые ждут, чтобы на них нанесли каракули во время его первого семестра.
— Мне нравится, что я могу выбраться отсюда первой, — отвечаю я, обращая внимание на то, что он скрывает за спиной.
— Что у тебя там? — киваю и делаю шаг вперёд.
Джонни достаёт из-за спины один кекс с ярко-жёлтой глазурью. Мой любимый цвет. Сверху воткнута свеча, которую он зажигает с помощью зажигалки в другой руке, сокращая расстояние между нами.
— Мама помогла мне его приготовить, поэтому обещаю, что ты не отравишься. Я не кулинар, как твоя мама, но думаю, что это довольно вкусно, — он слегка смеётся, прежде чем сдуть прядь волос, упавшую ему на правый глаз. — Ты говорила, что любишь шоколадные.