— Это было недолго. И я не люблю говорить об этом, мам! — я качаю головой и смотрю на маму исподлобья. Она не поймёт. Она никогда не понимает.
— О, я знаю. Он не был тем единственным. — При этом замечании она переводит взгляд на Джонни, и я чувствую, как кровь приливает к каждой клеточке моего тела, окрашивая меня в красный цвет.
— Нет, не был. Он был мошенником и вором. И ещё около дюжины других ужасных вещей, которые мы уже много раз обсуждали. — Опускаю голову на раскрытые ладони, кончиками пальцев потираю виски.
— Ты была замужем? — Вопрос Джонни звучит почти шёпотом.
Я поднимаю голову и вижу, что он сидит, откинувшись в кресле, напротив меня. Я удерживаю его взгляд и делаю всё возможное, чтобы забыть о других людях в нашем пространстве. Я пожимаю плечом, как будто должна извиниться перед кем-то за импульсивное решение, о котором сожалею, но которое приняла по собственной воле.
Отцу удаётся вернуть разговор в нужное русло, рассказав о том, как он застал Тедди и Джонни за попыткой закидать туалетной бумагой наш дом. Они втроём собрали рулоны и отправились к дому тренера по черлидингу, и вместо этого забросали её дом. Пока Тедди и мой отец смеются над этим, Джонни подыгрывает им. Однако его взгляд постоянно возвращается ко мне — в его глазах читается вопрос.
В конце концов, мой отец возвращает внимание к музыке, заходит в дом и приносит свою гитару. Раньше они с Джонни часами играли вместе, и я бы отдала всё, чтобы насладиться тем, как два самых важных человека в моей жизни вместе создают прекрасную музыку. Но сейчас у меня не то настроение, благодаря моей матери. Не так я бы хотела рассказывать Джонни подробности своей жизни. Я всё ещё пытаюсь понять, заслуживает ли он того, чтобы знать, чем я занималась десять лет. Я борюсь с назойливой потребностью рассказать Джонни обо всём, и это чувство появляется всё чаще с каждым днём, когда он находится рядом со мной. Самая большая проблема заключается в том, что моя мама была права в одном — мой бывший муж точно не был тем самым. Даже близко. А мой единственный причинил мне невыносимую боль, когда ушёл.
Мышцы лица болят от того, что я вынуждена улыбаться. Хотелось бы, чтобы никто не заметил, что я была тихой в течение последнего часа, но я знаю, что большинство людей здесь это заметили. Тедди вопросительно смотрел на меня, едва заметно наклоняя голову и поднимая брови, чтобы убедиться, что со мной всё в порядке. Отец сжимал моё плечо каждый раз, когда вставал, чтобы сходить в туалет, что после трёх бутылок пива составило полдюжины походов.
Мама не так деликатна, она пристаёт ко мне на кухне, когда я помогаю ей убираться, с прямым вопросом:
— Итак, полагаю, теперь со мной будут обходиться молчанием?
А ещё есть Джонни. Мы с ним похожи больше, чем каждый из нас может себе представить. С моей молчаливостью может соперничать только его. Он ни разу не пел с тех пор, как мама вывалила на всех эту бомбу, и отец выбирает каждую песню, которую они играют. Раньше они делали это по очереди.
Джонни, наконец, прерывает своё молчание, когда у него звонит телефон. Он отвечает на звонок на противоположной стороне двора моих родителей, и я буквально вцепляюсь в подлокотники своего кресла, чтобы не пойти за ним.
— Наверное, его мама, — говорит Тедди.
Мама кивает и сочувственно хмыкает. Но я знаю, что Тедди говорит это для меня. Потому что перед тем, как он решил привезти Симону в эти выходные, я позвонила ему и рассказала о своих разочарованиях. Я решила, что выслушать — это меньшее, что он мне должен, ведь в ситуации с соседом по комнате отчасти виноват он.
Джонни живёт со мной уже две недели, и нам удалось выстроить хрупкую систему рутины, при которой каждое утро он приходит ко мне на занятия, затем сам едет на регулярные встречи с психотерапевтом в «Волны», а на остаток дня отправляется к своей матери. Мы редко остаёмся наедине, поэтому наши разговоры больше сосредоточены на логистике следующего дня, а не на прошлом. У него теперь есть арендованный джип, благодаря его пресс-агенту. Она симпатичная. Они много времени проводят вместе в её гостиничном номере. Я не хочу, чтобы это меня беспокоило.
«Но это беспокоит меня».
Мне не нужно было говорить об этом, но Тедди быстро всё понял. В отличие от мамы, он не стал лезть мне голову. Кейли на самом деле очень милая и немного пугающая. Она громкая, чего не скажешь о большинстве людей в моей жизни, по крайней мере, вокально. Дайте мне инструмент, и я переплюну её по громкости. Но я не могу конкурировать с этой взрывной женщиной ростом пять футов два дюйма, которая носит шестидюймовые каблуки и может расплавить мобильный телефон количеством ругательств, которые бросает в собеседника на другом конце линии. Это реально впечатляет, и в следующий раз, когда мне понадобится купить машину, я, возможно, спрошу Джонни, не согласится ли она провести переговоры за меня. Сама я не смогу попросить её об этом, потому что Кейли меня чертовски пугает.
Каждое утро Кейли приходит к нам домой за кофе, потому что, видимо, в городе его делают недостаточно крепким. Я варю его специально для неё, после того как сделаю две чашки для себя и Джонни. Кейли также расправляется со случайными фотографами, которые иногда разбивают лагерь на улице. Она на них рычит. В буквальном смысле. И они обычно убегают, по крайней мере, настолько далеко, что приходится фотографировать с расстояния в квартал.
Мэри Энн считает, что это очень круто, что я появилась в таблоидах как размытое пятно. Она выкупила целый стеллаж в продуктовом магазине в понедельник. «Загадочная девушка из его прошлого?» Это был любимый заголовок Мэри Энн, потому что она любопытная и не отступит от своей интуиции. Я уверена, что все в школе уже догадались, что мы встречались. Джонни несколько раз проговорился, рассказывая студентам истории из прошлого. А потом был наш музыкальный дуэт. Те две минуты, что я пела с ним, не только высвободили голос, который я прятала долгие годы, но и позволили некоторым моим чувствам просочиться сквозь трещины в моей броне. Я знаю, что смотрела на него определённым образом. Так, словно тонула от нахлынувших на меня воспоминаний.
Смотрела на него так, будто любила его.
Я сказала своим ученикам, что это было просто представление, потому что в этом и заключался смысл урока. Но я не играла. И он тоже. И вот уже несколько часов мы оба находимся под пристальным вниманием человека, который всегда мог прочитать мои чувства к Джонни так, словно они были нарисованы у меня на лбу. И мы с Тедди оба знаем, что это звонит не мама Джонни. Это Кейли.
Я ревную, хотя очень не хочу этого.
— Извините, кое-что случилось, и мне нужно разобраться с проблемой пиара. Вечер был очень милым, Мэг. Спасибо. В следующий раз, может быть, я приготовлю для вас гриль, мистер Фишер? Я должен вам обед, — Джонни протягивает ладонь, и отец встаёт, чтобы пожать её. Он притягивает Джонни к себе и обнимает.
— Можешь пригласить меня в одно из тех шикарных мест, где тарелка стоит сто долларов. И не потому, что я хочу быть расточительным. — Отец отстраняется и обнимает Джонни за плечи. — Только через мой труп ты когда-нибудь прикоснёшься к моему грилю.
Они оба смеются. Мама, захмелевшая от двух бокалов вина, присоединяется к ним. Джонни обнимает её, затем то же самое делает с Симоной, прежде чем по-братски обнять Тедди.
— Какой бы плохой ни была его стрижка, он отличный парень, — говорит Джонни, толкая Тедди в рёбра, а затем сбивает с его головы бейсболку.
Джонни лично попрощался со всеми, и на мгновение мне кажется, что он может пройти через задние ворота и запрыгнуть в свой джип, не сказав мне ни слова. Но мне не могло так повезти. Вместо этого Джонни оглядывается через плечо, и наши глаза встречаются.
— Я, наверное, задержусь. Не жди меня.
Его глаза на секунду задерживаются на моих, и моё худшее «я» поднимает голову. Я вздёргиваю подбородок.
— Я никогда и не жду.
К счастью, я нанесла свой удар без свидетелей. Тедди не стал бы гордиться, он бы захотел поговорить об этом и о моих чувствах. И какой бы милой ни была Симона, я ещё не готова к тому, что втянуть её в мой грёбаный водоворот. Я обнимаю их обоих, когда они уходят, вечеринка, естественно, прекращается, поскольку знаменитый парень ушёл. Я помогаю папе навести порядок во внутреннем дворике и тоже обнимаю его, а затем ухожу, прежде чем он снова извинится за маму.