— Ш-ш-ш! — Я прижимаю палец к губам и наклоняюсь вперёд, чтобы посмотреть на лестницу.
Джонни снова хватает меня за руку и делает вид, что прогрызает себе путь вверх по моей руке, пока я пытаюсь подавить хихиканье. Наконец он нежно целует меня в губы, стаскивая со стула, пока я не оказываюсь у него на коленях. Его голова прижимается к моей, и он всё ещё обнимает меня в тишине нашей кухни. Я дышу глубоко и медленно, чувствуя, как его тело прижимается к моему. Я как будто успокаиваю его, сосредотачиваю. Мы можем делать это друг для друга. Вот как я помогаю.
После почти целой минуты, в течение которой не было ничего, кроме вдоха за вдохом, Джонни разжимает свои руки, обнимающие меня, и я откидываюсь назад, чтобы посмотреть ему в глаза.
— Как думаешь, я разбужу твоих родителей, если сыграю тебе что-нибудь? — спрашивает он.
Я улыбаюсь.
— Думаю, что мой отец был бы счастлив, если бы его протеже сыграл что-нибудь на его старой гитаре. — Папа показал Джонни несколько приёмов, которые он перенял за годы игры с лучшими джазовыми и блюзовыми гитаристами. Те мелочи, которые он включил, каким-то образом сделали его звучание лучше, хотя я и не думала, что это возможно.
Губы Джонни изгибаются в легкомысленной ухмылке, а по моему телу пробегают мурашки. Наверное, это облегчение от того, что он чему-то рад после такой совершенно дерьмовой ночи. Я следую за ним в гостиную, и парень достаёт гитару из шкафа, где отец хранит её для того, чтобы он мог пользоваться ею в любое время. Я занимаю место в конце раздвижной кровати, а Джонни садится напротив меня, положив гитару на колени.
— Я её закончил. Песню. — Он перебирает несколько струн и настраивает их как надо.
— Ту, которую будешь играть на показательных выступлениях? — Джонни ещё не совсем согласился, но я уже сказала отцу, что он в деле.
— Да? — поднимает бровь Джонни.
— Что ж, давай посмотрим, как всё пройдёт. Я имею в виду, что ты мог испортить хорошую вещь.
Джонни кладёт пальцы на струны и наигрывает «Собачий вальс», затем смеётся, прежде чем бросить на меня игривый взгляд.
— Я шучу. Но я дам тебе знать, если ты будешь отстой, — я подмигиваю, а парень просто качает головой и переключает своё внимание на гитару.
Начало знакомое, та же мелодия, которую я слышала уже много раз. Я закидываю ноги на кровать и наклоняюсь вперёд, чтобы наблюдать за работой его рук. Мне кажется, что в этом году Джонни мог бы выиграть конкурс, просто играя на акустическом инструменте, настолько сложна и изощрена работа его пальцев. Мягкие переливы замирают без предупреждения, а неожиданные ноты повисают в воздухе, заставляя меня затаить дыхание и ждать, когда он снова их подхватит. Если бы птицы, ныряющие к полю и взмывающие в небеса, издавали музыкальные звуки, то это было бы именно так.
А потом он поёт. И вдруг то, что казалось таким невероятным за мгновение до этого, оказывается пустяком по сравнению с тем, что происходит сейчас. С закрытыми глазами Джонни вплетает слова песни, как будто он Шекспир, читающий наизусть свои собственные сонеты. Его слова говорят о болезненных истинах и в то же время рисуют обнадёживающие мечты о будущем, в котором он не будет бояться. Песня не прямолинейна, но если вы знаете его так, как я, как мой отец и как Тедди, то сможете почувствовать грубую правду за каждым словом. Джонни говорит об убежище, о тёплых местах, где можно спрятаться, и о людях, которым можно доверять, и моё сердце разрывается от осознания того, что он поёт обо мне.
Когда в слабости нужен ангел, она придёт с музыкой...
Показать, чего ты стоишь и насколько они неправы.
Молния ударяет тысячу раз, но не там, где ты надеешься.
Так пусть приют, который она даёт, будет сильнее бури.
Сильнее, чем буря.
Будь смелее, чем буря.
Смелее, чем буря
Его фальцет обволакивает слова, роняя ноты в бытие, как перья на ветру. Его голос почти срывается, когда он затихает, а руки по-прежнему на гитаре, так и не взяв последнюю ноту. Или, может быть, это сделано намеренно. Так и должно быть, если это не так. Это незаконченная история, как и у Джонни.
Я подношу кулак ко рту, чтобы унять дрожь в губах. Папа всегда говорит о том, что музыка доводит его до слёз, и я всегда верила, что это возможно, но никогда не думала, что это случится со мной. Мой разум слишком погружен в технические детали. Я влюбляюсь в детали, в блоки, из которых строится каждая строфа. Но сейчас я плачу. Одной слезинкой, хотя могла бы позволить и большему количеству свободно стекать по моим щекам.
— Что думаешь? — Джонни прижимает гитару к себе и устремляет свой взгляд на мои глаза, не отрываясь и ожидая, что я выскажу ему своё честное мнение.
— Когда станешь знаменитым, надеюсь, ты вспомнишь меня.
Глава 23
Наши дни
Прошли годы с тех пор, как я просыпалась в чьих-то объятиях, и десятилетие с тех пор, как это было в объятиях того, кого я любила. И как бы ни было тяжело, как бы ни было больно проходить этот путь, я признаюсь себе, что по-прежнему люблю Джонни. Это больше, чем обещание, я люблю его до глубины души. Даже когда мне этого не хочется.
Где-то около полуночи я заснула в его объятиях в этом кресле. И именно там я сейчас нахожусь, когда солнце поднимается над горизонтом и начинает заливать светом переднее окно. По тому, как он дышит, я понимаю, что Джонни спит. Интересно, как давно? Я не хочу, чтобы это ощущение заканчивалось, но мне нужно размять больную спину, а ему, вероятно, нужно вернуть чувствительность ногам.
Я переношу свой вес, делая всё возможное, чтобы не разбудить его, но это бесполезно. Его рука накрывает мою в тот момент, когда я хватаюсь за подлокотник кресла.
— Эй, доброе утро. — Его голос хриплый и приятный. Этот тембр возвращает меня к тем многочисленным утрам, когда я будила его на диване-кровати нашей семьи.
Я прижимаюсь к его груди и предаюсь своим чувствам. Затем поднимаю взгляд, чтобы встретиться с его глазами. Джонни отпускает мою руку и проводит пальцами по волосам, отводя их от моего лица. Замирает, положив ладонь мне на щеку, и один из нас вздрагивает, потому что я чувствую это. Может быть, мы оба.
— Ты вообще спал? Мог бы сбросить меня со своих коленей. — Я тру кулаком уставшие глаза.
— Ни за что на свете.
Я убираю руку и встречаю его взгляд. Сердце гулко стучит в моей груди, а в животе скручивается нерешительность. Чем больше секунд проходит, тем сильнее я хочу, чтобы он сделал выбор за нас обоих и поцеловал меня. Чтобы забыть последнее десятилетие. Забыть, что он вообще когда-либо уходил.
Момент прерывается настойчивым стуком в дверь, вызванным каким-то кризисом в СМИ и потребностью в крепком кофе.
— Я открою, — ворчу я, поднимаясь с его колен.
Джонни хватает меня за руку, прежде чем я успеваю отойти.
— Я разберусь. Что бы это ни было, это не твоя проблема, а моя.
Я прищуриваюсь при виде лёгкой морщинки между его глазами. Она не исчезала с его лица с тех пор, как он проснулся чистым в «Волнах», и я задаюсь вопросом, сколько раз она появлялась между запоями в дороге.
— Что тебя тревожит, Джонни? Скажи мне.
Я провожу большим пальцем по тыльной стороне его ладони, его взгляд скользит к моему прикосновению. Его губы приоткрываются с таким вздохом, какой мог бы издать испуганный маленький мальчик перед тем, как войти в зловещий дом или на похороны. Похороны.
— Прости. Это из-за мама, да? Я... чёрт, я такая бесчувственная. — Я чувствую себя идиоткой. Я и есть идиотка.
Джонни встаёт и сильнее сжимает мою руку, а затем ладонями обхватывает моё лицо.
— Нет, ты не бесчувственная. Ты мой ангел. — Его глаза на мгновение задерживаются на моих, затем целует меня в лоб, как раз, когда раздаётся второй стук в дверь, а затем пронзительный голос зовёт его по имени.