— Это сегодняшнее? — Я делаю жест в сторону её груди.
— О! Да, — Бет снимает ожерелье через голову и зажимает в ладони витой кулон.
Я наклоняюсь вперёд, чтобы рассмотреть кулон в её руке. Он почти цвета крови и напоминает мне единорога.
— Очень красиво, — говорю я, поднимая взгляд на неё.
Бет слегка наклоняет голову в одну сторону.
— Возьми себе.
Я смотрю на неё широко раскрыв глаза.
— О, нет. Я не могу. Я не это имела в виду. — Моё сердце бешено колотится в груди. Я не умею принимать подарки, и у меня такое чувство, будто я вынудила её подарить мне это. Это слишком много, слишком... личное.
Бет кладёт ожерелье в центр моей ладони, а затем закрывает мою руку обеими своими. Устремляю взгляд на её лицо, приоткрыв рот. Она хихикает.
— Дорогая, я сделала это из старого стекла от бутылки с сиропом. Его трудно сделать красным, поэтому всякий раз, когда у нас дома появляется битое стекло, я его расплавляю. В бутылке не было ничего особенного, поэтому я решила сделать украшения. Остальные подарю дамам в библиотеке.
— Другие добровольцы? — спрашиваю я, чувствуя тяжесть кулона в руке.
Бет кивает, и у неё улыбка такая мягкая и почти довольная, что не думаю, что смогла бы отказаться от её подарка, даже если бы захотела.
— Мне очень нравится, — говорю я, раскрывая ладонь и зажав кусочек стекла между большим и указательным пальцами, чтобы поднести его к свету. — Трудно представить, что когда-то это была бутылка, наполненная сиропом.
— М-м-м... Действительно трудно представить, — говорит Бет.
Мой взгляд слегка перефокусируется от стекла к тому месту, где она сидит за ним, и я замечаю блеск в её глазах. Не думаю, что разбитое стекло было случайностью.
Надеваю кожаный шнурок через голову на шею и прижимаю стекло к ключице. Оно холодное, и хотя выглядит острым, это не так. Бет очень постаралась сгладить края.
— Оно хорошо сочетается с твоим образом Стиви. — Бет подмигивает мне, и я откидываюсь на спинку стула и слегка расправляю юбку, чтобы она могла увидеть полный эффект. Это дымчатая ткань, точь-в-точь такая, какую носила бы сама королева.
— Вы заметили.
— О, конечно. Rumors, возможно, лучший альбом из когда-либо созданных. — Она хихикает и тянется, чтобы снова приподнять мою юбку, позволяя складкам снова прижаться к моим ногам, когда отпускает их.
— Вы бы очень поладили с моим отцом.
Мы улыбаемся друг другу, и то беспокойство, которое я вынашивала в животе, что не смогу найти общий язык с Бет наедине, полностью исчезло благодаря ожерелью и фэндому Стиви.
Через несколько секунд мой отец стучит по микрофону, возвращая внимание всех присутствующих к сцене после короткого перерыва. Он так сильно переживает из-за этого вечера. Думаю, что его заботы о следующем годе начнутся сразу же после окончания этого мероприятия. В детстве я очень любила приходить на них. Это было похоже на бесплатный концерт и разрешение остаться допоздна. К тому же дамы на кухне всегда давали мне бесконечные порции картофеля фри и колы. Возможно, я не раз уходила домой с тошнотой, но это всегда того стоило.
Однако сегодня вечером никаких перекусов. Я слишком нервничаю, хотя и сказала Джонни, что это не так. Он будет великолепен, но я надеюсь, что политика шоу не помешает судьям отдать ему высшую награду. Перед показом обычно проводится большая агитационная кампания. Чрезмерно ретивые родители рассылают электронные письма учителям и приглашённым судьям из района — это только вершина коррупции. Наверное, поэтому это мероприятие, как бы ни любил его мой отец, является и проклятьем его существования. Моя мама больше не наблюдает за происходящим даже со стороны. Она сидит сбоку от сцены, у двери в импровизированный зал. Ей не нравится слышать, как шепчутся между собой родители-конкуренты, как они пренебрежительно отзываются о чужих детях. Думаю, ей так же не хочется слышать, как они шепчутся обо мне и папе.
— Давайте все поприветствуем Миранду Додж! — На сцене папа передаёт микрофон одной из самых застенчивых девочек в моём классе. Она собирается удивить всех, потому что её специальность — опера.
Я наклоняюсь и предупреждаю Бет, что ей, возможно, стоит приготовится. Громкость, исходящая из крошечного тела Миранды, всегда шокирует меня.
Свет гаснет, и приглашённые скрипач и виолончелист начинают аккомпанировать Миранде. Когда раздаётся ангельское сопрано Миранды, разговоры в пабе прекращаются. Здорово наблюдать, как люди застывают в шоке. Не могу дождаться, когда тоже самое случится от выступления Джонни.
Перед ним ещё два артиста, поэтому я шепчу его маме, что в последний раз сбегаю в туалет, чтобы быть готовой к появлению Джонни. Я проскальзываю через ряды столов и стульев, останавливаясь у столика Тедди, чтобы он мог подуть на мой кулак. Он говорит мне, что я странная, но всё равно делает это. Я оставляю его в замешательстве, а затем присаживаюсь на корточки рядом с мамой возле комнаты ожидания. Она раскладывает на коленях скидочные купоны, находясь вне поля зрения зрителей.
Я слегка смеюсь и качаю головой.
— Я обещаю, что уберу их ради Джонни, — говорит она.
— А когда я пела, убирала?
Я удерживаю её взгляд несколько секунд, считая моргания — одно, два, три.
— Хочешь, чтобы я солгала?
Полагаю, что не убирала, но чёрт. Серьёзно?
— Всё в порядке, — говорю я, закатывая глаза.
Я оставляю маму и спешу по коридору в ванную комнату, а затем засовываю голову через заднюю дверь, чтобы посмотреть, не удастся ли мне в последний раз взглянуть на Джонни. Он сидит спиной ко мне за одном из столов для пикника. Несколько человек тусуются там сзади и курят, и я могу сказать, что Джонни старается подбирать свою песню потише, чтобы не привлекать их внимания. Он останавливается на мгновение, сжимая гитару и откидывая голову назад с тяжёлым вздохом. По трепету его ресниц я понимаю, что он смотрит на небо, и тоже поднимаю взгляд. Половину его закрывает тонкий слой облаков, но прямо над нами виден полумесяц и часть пояса Ориона. Я улыбаюсь, глядя на мерцание звёзд, и решаю оставить Джонни в этом мирном состоянии.
На обратном пути я на несколько минут задерживаюсь с мамой, в основном для того, чтобы поторопить её с дурацким проектом со скидочными купонам, а затем мчусь обратно на место рядом с Бет, чтобы успеть к тому моменту, когда папа объявит выступление Джонни. Я постоянно говорю всем, что не нервничаю из-за него, но сейчас у меня потные ладони и в животе порхают бабочки.
— Знаешь, до тебя я была единственным человеком, для которого он пел, — говорит Бет рядом со мной.
Я поворачиваю голову, чтобы посмотреть ей в глаза, и мы обе приподнимаем уголки губ, как будто смотримся в зеркало.
Выступление перед Джонни заканчивается, и мой отец возвращается на сцену и берёт микрофон. Я восхищаюсь его способностью сохранять невозмутимое выражение лица, когда выступает в роли ведущего. Никто никогда не сможет сказать, за кого он болеет. Но я знаю, что он считал минуты до того, как настанет очередь Джонни.
— Сегодня Джонни Бишоп исполнит для вас оригинальную песню, которую написал и аранжировал сам, пожалуйста, поприветствуйте его. — Зал разражается вежливыми аплодисментами, мой отец бросает на Джонни ободряющий взгляд, затем закрепляет микрофон на стойке.
Инстинктивно я тянусь рукой к Бет, и мы сжимаем руки друг друга, чтобы успокоить нервы.
Джонни устанавливает табурет и настраивает высоту микрофона, затем удобно располагается с гитарой на бедре. Прядь волос упала ему на глаза, и когда он откидывает их рукой, кто-то в зале — женщина — присвистывает, а кто-то кричит: «Вау!». Меня бесит, что все остальные считают его сексуальным. Я знаю, что это мелочно и несправедливо, но я хочу, чтобы он был сексуальным только для меня и ради меня.
— Спасибо всем за то, что вы здесь, и за то, что были так любезны и терпеливы сегодня. — Его голос хрипит в микрофон, текстура, которую я слышала, когда он поёт, но которая внезапно усиливается в этой комнате.