Кейли звонят, поэтому она выходит в коридор, чтобы ответить. По окончании урока директор Бейкер открывает кабинет, чтобы ученики могли идти на следующий урок, а она направляется в свой кабинет. Мы с Джонни остаёмся с Шейлой, когда моя классная комната пустеет, и вопрос, заданный ранее, не выходит у меня из головы. Я засовываю руки в карманы своих чёрных брюк и замечаю, что Джонни сделал то же самое со своими джинсами. Мы оба выглядим виноватыми.
— Надеюсь, ты получила то, что тебе было нужно? — Джонни подпрыгивает на носках, мальчишеская нервозность пробивается наружу.
— Хорошее начало, — отвечает она.
Джонни опускается на пятки, его плечи поникают. Он не на это надеялся, но мы говорили и об этом. Статьи «Элитных историй» — это длинные и подробные рассказы. Шейле понадобится больше материала, чем можно получить за час в школьном классе.
— Я свяжусь с Кейли, чтобы договориться о телефонном звонке или, может быть, о завтраке в конце этой недели. Тебя это устроит?
Она поднимает взгляд от своей сумки, когда Джонни не сразу отвечает. Мышцы моей шеи напрягаются в ожидании того, что он может сказать.
— А что ещё осталось? Я имею в виду, что могу говорить о саморазрушении после моей прошлой травмы множество раз и самыми разными способами. — Джонни ведёт её за собой, но я знаю, что это не то, во что она хочет ввязаться. Мой план провалился.
— Я бы хотела поговорить о твоей семье, не ограничиваясь травмой. Ты несколько раз благодарил свою маму в титрах альбома за её поддержку. И я знаю, что она сейчас больна... раком.
У меня желудок опускается, когда я слышу, как она произносит слово на букву «Р». Это то, что никто не должен знать, если только Бет сама этого не захочет. А по тому, как покраснели щёки Джонни, могу сказать, что он определённо не хочет распространятся о своей матери.
— Это не обсуждается. — Его слова отрывисты, а рот сжат в тонкую линию.
Шейла выпрямляет позвоночник и откидывает плечи назад.
— А смерть твоего отца? Это тоже не обсуждается? — Её тон холоднее, чем прежде. Военный корреспондент в ней становится очевиден.
— Мы закончили, — заявляет Джонни.
Он направляется к двери, а я остаюсь с Шейлой. Она ещё не полностью собралась и не готова уйти, а мои инстинкты всегда направлены на то, чтобы попытаться спасти ситуацию. Не знаю, почему я думаю, что в этой ситуации у меня получится, но должна попытаться.
— Для него это всё ещё чувствительная тема, — говорю я себе под нос. Но мой голос недостаточно тихий.
— И будет чувствительно ещё какое-то время. И это не обсуждается. Всё. — Джонни держит дверь открытой, его пальцы широко расставлены по дереву.
В моём теле бурлят адреналин и паника.
— Джонни, я понимаю, что ты хочешь сохранить некоторые вещи в тайне. Но я бы не справилась со своей работой, если бы не рассказала эту историю, хотя бы на каком-то уровне. Мир очарован тобой, и эта слава приносит огромную награду и некоторые очень дерьмовые побочные эффекты. Личное пространство для таких людей, как ты, ограничено. Я понимаю, как трудно удержаться на этой грани, правда, понимаю. Но я не могу написать эту историю, хотя бы не упомянув о том, что большая часть мира в той или иной степени знает или узнает благодаря скорости социальных сетей. Какой-нибудь человек в продуктовом магазине что-то заметит, потом поделится фотографией со своими друзьями, а потом интернет-следопыты соберут воедино свои теории. Это и станет историей. Я же предпочитаю изложить всё правильно, с фактами. Я соберу их из всех возможных источников. И была бы очень рада, если бы одним из этих источников был ты. Что касается твоей мамы, я могу поговорить с ней напрямую, если хочешь. Думаю, что её любовь к тебе даст миру полное представление о том, кто такой Джонни Бишоп.
Мои ноги дрожат, но я борюсь с желанием плюхнуться в кресло. Кладу руку на крышку фортепиано и прикусываю нижнюю губу, в то время как Джонни продолжает сверлить Шейлу тяжёлым взглядом. В конце концов она опускает подбородок и качает головой.
— Очень жаль, — говорит Шейла, застёгивая молнию на своей сумке.
Она перекидывает её через плечо и протягивает мне руку. Я пожимаю её и вежливо говорю:
— Спасибо, что пришла.
Затем направляется к Джонни, останавливаясь в дверях и протягивая руку и ему тоже. Он смотрит на неё несколько секунд, затем издаёт язвительный смешок. В конце концов пожимает руку и поднимает голову, чтобы встретиться взглядом с Шейлой.
— Держись подальше от моей мамы.
Неловкое противостояние длится около трёх секунд, оба пялятся друг на друга, прежде чем Шейла выходит из комнаты. Её каблуки щёлкают по бетону и в конце концов растворяются в шуме детей, которые спешат по коридору, пытаясь попасть на следующий урок. У меня тоже скоро урок для начинающих.
Я встречаюсь взглядом с Джонни и открываю рот, чтобы сделать глубокий вдох, пока ищу в своём мозгу нужные слова.
— Джонни, что если...
— Нет. — Он показывает на меня пальцем, держа его в воздухе, при этом сжимая челюсть.
Я начинаю качать головой, и он уходит. Я закрываю глаза, когда дверь аудитории захлопывается. И открывается примерно через десять секунд, и я отворачиваюсь от первого ученика, чтобы привести себя в порядок. Заходят ещё несколько детей, и их смех над предстоящим уроком заставляет меня напрячься. Это так банально, но я знаю, что для них это занятие — самая важная вещь на свете. Когда-то и для меня так было. Я бросаю взгляд на дверь, ожидая, что она откроется, и в неё войдут ещё ребята. Однако следующей входит Кейли.
Я пожимаю плечами, когда она приближается ко мне с серьёзным лицом и телефоном, прижатым к уху. Кейли прижимает его к бедру, как будто это позволит приглушить наши голоса для того, кто находится на другой линии, и наклоняется ко мне.
— Он только что выскочил через задние двери, а я не знаю этого места. Я вызвала такси, так что если бы ты могла посмотреть, что с ним... — Кейла шевелит пальцами в воздухе, имитируя фейерверк, я полагаю. Должно быть, это её способ сказать, что он сходит с ума.
— Шейла упомянула его маму. Ему просто нужно это переварить, — говорю я, не особо вникая в истинную суть того, что заставило его уйти.
— Хорошо, тогда помоги ему... переварить. — Её тон не требует возражений, и она возвращается к разговору с человеком на другой линии, прежде чем я успеваю ответить на её требование.
Я звоню в хоровую комнату, чтобы узнать, сможет ли учительница освободить Мэри Энн, которая в любом случае должна быть моей помощницей. Она вздыхает, потому что считает хор самым важным делом в кампусе, но говорит мне, что Мэри Энн подменит меня на час. Она присоединяется ко мне во главе класса, когда звенит последний звонок, и я показываю ей песню, над которой ученики должны были работать на этой неделе. Это простая праздничная мелодия, которую они сыграют на зимнем концерте. Я знаю, что у Мэри Энн есть масса вопросов о том, почему мне нужно уйти, как прошло утро, и я уверена, что её паучье чутье подскажет, что мы с Джонни перешли грань от врагов к друзьям, но сейчас не время. Мне нужно всё исправить, пока не стало ещё хуже.
Я выхожу в пустой коридор и, руководствуясь инстинктами, направляюсь к футбольному полю. Я замечаю его ботинки между рядами свободных мест на домашних трибунах. На улице наконец-то прохладно, поэтому я кутаюсь в свитер и засовываю руки в рукава. Волосы развеваются вокруг шеи, как шарф.
Я выхожу на дорожку и привлекаю внимание Джонни, когда подхожу ко входу на трибуну. Он опускает голову, пока я поднимаюсь по ступенькам и дохожу до его ряда. Сажусь на скамью перед ним, поворачиваясь так, что оказываюсь между его коленями. Он поднимает взгляд и ухмыляется, когда я кладу локти ему на бёдра.