— Давайте я спрошу у дедушки. Подождите. — Кудрявые рыжие волосы и прыщи под кепкой. Вот где сейчас моя судьба. В руках этого парня.
Через несколько минут парнишка возвращается, неся коробку в буквальном смысле размером с хлебницу, а за ним, пошатываясь, идёт старик с тростью. У него две пары очков на лбу, но ни одних на глазах. Он прищуривается, когда подходит к стойке напротив меня.
— Ты Бишоп?
Я сдерживаю желание нервно хихикнуть.
— Да, — отвечаю я. Ведь что такое значит маленькая правда-ложь, верно?
Мужчина пристально смотрит на меня несколько минут, затем отступает назад, откашливаясь от громогласного смеха.
— Да я просто издеваюсь над тобой. Я прекрасно всё вижу. И знаю, что ты действительно симпатичная леди, а не какая-то чокнутая рок-звезда с головой в заднице. — Мужчина придвигает табуретку к стойке и опускает половину своей довольно широкой задницы на сиденье. Опирается локтем на стеклянную столешницу и протягивает мне руку.
— Я Рэй. Приятно познакомиться.
Я одариваю скептической полуулыбкой, затем решаю сыграть чуть менее хитро. Мы пожимаем друг другу руки.
— Я Бринн. И я дружу с этой чокнутой рок-звездой с головой в заднице.
Рэй откашливается от смеха, а затем просит парня пододвинуть к нам коробку. Он лезет под прилавок и достаёт канцелярский нож, с помощью которого вскрывает коробку. Сдувает слой пыли, и я машу рукой перед собой, чтобы очистить воздух. Моя чёрная юбка теперь вся в пыли.
— Я отправил эту квитанцию людям того парня — так они называются? Чьи-то люди? — Он достаёт несколько слоёв папиросной бумаги, почему-то ярко-белой и нетронутой. Это странное сочетание с хлипкой, грязной коробкой.
— Значит вы прислали квитанцию? — я опускаю подбородок и смотрю на него.
— Да. Парень так и не вернулся, чтобы забрать эту чёртову штуку, а я читал о том, что его отец умер и всё такое. Я несколько лет пытался найти способ передать её ему, но потом просто забыл об этом и положил вещь на хранение. Однако последние несколько месяцев мы наводили порядок, и я снова нашёл это. Мы модернизируемся — идея моего внука, —он закатывает глаза, кивая в сторону рыжеволосого любителя марихуаны.
Я гримасничаю и сочувственно киваю.
— Значит, вы снова попытались связаться с ним, — говорю я, теперь немного лучше понимая эту часть истории.
— Может, я и стар, но разбираюсь в интернете. Я нашёл контакты, и они дали мне адрес, куда её отправить.
— Ясно, — киваю. — И вы просто отправили квитанцию в конверте.
— Ну, конечно. Какие нужны пояснения? Я получил твою награду, и ты всё ещё должен мне триста баксов, богатый засранец.
Я громко смеюсь над этим. Может быть, в большинстве случаев я и на стороне Джонни, но он заслуживает того, чтобы время от времени его называли богатым засранцем. Особенно Рэй, который, как я решила, мне очень нравится.
— Ну что ж, Рэй. Позвольте мне позаботиться об этом. И я полностью намерена взыскать с этого богатого засранца проценты за мой кредит. — Рэй усмехается, и я протягиваю ему свою кредитную карточку.
Он щёлкает пальцами в сторону своего внука, который подходит со считывающим устройством. После нескольких неудачных попыток подключиться к Wi-Fi они наконец-то всё подключают и снимают с моей карты сумму, которую Джонни задолжал.
— Ну что, хочешь хотя бы посмотреть на неё, прежде чем заберёшь?
Я киваю.
Рэй поднимается с табурета и лезет в коробку, доставая оттуда похожую на пламя статуэтку глубокого красного цвета со словами, выгравированными в самом центре. Я игнорирую то, что как я предполагаю, является именем Кевина и какой-то похвалой, которую он никогда не заслуживал, а вместо этого сосредотачиваю внимание на цвете. Красное стекло. Как крылья из красного стекла, которыми я любовалась в доме Бет. Красное стекло, которое трудно изготовить и гораздо легче расплавить и использовать повторно.
— Именно то, что он заказывал. Спасибо. — Я не знаю, как мне удаётся говорить связно, учитывая, что в моём мозгу крутятся шестерёнки, и все они выстраиваются в одну линию. Но я говорю достаточно уверено, чтобы удовлетворить Рэя, и он упаковывает награду обратно для меня, заклеивая верхнюю часть скотчем, а затем подвигает в мою сторону, чтобы избавиться навсегда.
Мои руки дрожат, когда я хватаю коробку. Не потому, что она тяжёлая, хотя это так, а потому что то, с чем я выхожу из этого магазина, определённо является уликой. И я думаю, что, возможно, Бет Бишоп посчастливилось жить в городе с очень маленьким и невероятно неискушённым полицейским управлением.
Я отъезжаю от магазина Рэя, но тут же сворачиваю за угол и останавливаюсь на заправке, чтобы обдумать всё, что только что произошло. Голова идёт кругом, и мир слегка кренится под моей машиной. У меня уже много лет не было приступов головокружения, но я чувствую, что оно надвигается прямо сейчас. Стресс всегда на меня так действует. А сейчас у меня определённо стресс.
Откидываю голову на спинку сиденья, взгляд падает на коробку. Я не думаю, что Бет следует разговаривать с репортёром. Не думаю, что ей стоит разговаривать с кем-либо, кроме тех немногих, с кем она уже разговаривает. Никогда больше. За вычетом врачей. С ними она может поговорить. Можно ли квалифицировать убийство как нарушение правил защиты конфиденциальности пациента?
Окончательно убедившись в правильности своего решения, я набираю быстрый ответ на сообщение Бет.
Я: Я люблю вас, Бет, но вам действительно не стоит разговаривать с репортёрами.
Я несколько раз перечитываю слова и решаю, что мой ответ достаточно прямолинеен и в то же время ни на что не намекает.
Господи! Надо было оставить эту тайну в покое.
Завожу двигатель и доезжаю до поворота с заправки, когда телефон вибрирует у меня на бедре. Я останавливаюсь, чтобы прочитать ответ Бет.
Бет: Слишком поздно. Она сейчас пьёт со мной чай.
Чёрт!
Я слишком долго ждала. И недооценила её. А ещё мне стыдно. Я решила, что Бет слишком слаба, чтобы сделать это самостоятельно. Я позволила тому, как обращался с ней её покойный муж, сделать это предположение за меня. Но Бет — боец. Она выжила. Бет терпеливая и любящая и готова на всё ради своего сына. Буквально на всё.
На несколько секунд закрываю глаза, и думаю о том, что Бет уже могла бы сказать. Она не хочет ничего подобного в жизни Джонни. Никогда не хотела, чтобы его отец присутствовал в его жизни. Именно поэтому настояла на том, чтобы они оба носили её девичью фамилию. Бет использовала эго своего мужа, чтобы дать сыну свободу, сказав о том, что его не воспринимают всерьёз в футболе, потому что другие игроки и тренеры постоянно сравнивают его с великим Кевином Форрестером. Это единственный подарок, который получил Джонни, когда они были вынуждены переехать в пустыню после увольнения отца. Он получил свободу от фамилии Форрестер. Всё, что нужно было сделать его маме — это заставить Кевина поверить, что жизнь в его тени может повлиять на его выступление перед скаутами. А возможность пережить дни своей славы через сына — единственное, что волновало Кевина Форрестера.
Я добираюсь до дома Бет за пятнадцать минут, всю дорогу мысленно представляя себе разговор, который она могла бы вести с очень проницательным репортёром. Въезжаю на подъездную дорожку и останавливаюсь достаточно резко, чтобы взвизгнули шины. Выйдя из машины, чувствую запах жжёной резины.
Когда иду по дорожке, меня накрывает волна тошнотворной ностальгии. В последний раз, когда я вот так же спешила к этому дому, я волновалась за Джонни и боялась, что случилось что-то плохое. Оказывается, я была права.
Я пробиваюсь сквозь туман прошлого и не утруждаю себя стуком или звонком, чтобы войти. Дверь не заперта, поэтому я врываюсь внутрь, затем замедляю шаг до обычной походки, когда добираюсь до кухни. Бет и Шейла сидят справа от меня в столовой. Шейла закрывает свой блокнот и убирает его в кожаный портфель, а затем обращает своё внимание на меня.