Несколько человек кричат, в то время как другие свистят.
— Когда я познакомился с этой девушкой, она сидела на этом самом подиуме. На ней сейчас стоит Эбби, нынешний тамбурмажор.
Эбби поднимает руку и машет толпе, затем спрыгивает вниз, освобождая место для Бринн.
— Давай, Бринн. Занимай подиум. Ты же знаешь, что он твой. Серьёзно, ребята... Я пытался подняться на подиум, когда впервые встретил Бринн, а она, по сути, попыталась спихнуть меня, как царь горы.
— Это неправда! — кричит Бринн сквозь хихиканье.
Я подталкиваю Бринн, чтобы она продолжала подниматься, и она делает это, останавливаясь на вершине подиума. Её ноги дрожат, и не только потому, что холодно. Восхитительно видеть, как она нервничает, и я никогда не забуду её образ в чёрных леггинсах и огромной красно-белой толстовке. Её волосы собраны в хвост на макушке, и готов поклясться, что это та семнадцатилетняя девушка, с которой я познакомился более десяти лет назад.
— Бринн была самой крутой. Она знала всё о музыке, маршах и выступлениях, а я был тупым спортсменом, который подумал, что, может быть, было бы забавно попробовать. Бринн не обязана была позволять мне пробираться в её мир, но она это сделала. Она открыла дверь и познакомила меня с друзьями на всю жизнь, а также с сообществом, которое считает зрелище таким же важным, как тачдаун. Моя душа словно проснулась в тот момент, когда я встретил тебя, Бринн. И сколько бы раз я ни пытался усыпить её, ты продолжаешь будить её. И я благодарен за это. Я стал таким, какой есть, благодаря тебе. Благодаря тебе у меня есть мир. Я знаю, как любить... благодаря тебе. И если ты окажешь мне честь, сказав «да», и станешь моей женой, я обещаю, что больше никогда не поднимусь на твой подиум. Что скажешь?
Опустившись на одно колено, я кладу микрофон на траву, лезу в задний карман и достаю чёрную бархатную коробочку. Открываю её, и свет выхватывает различные цвета, которые моя мама тщательно сплела в этом уникальном кольце. Я попросил маму сделать его для меня два года назад, после того как переехал на постоянное место жительства в пустыню, и это последнее настоящее произведение искусства, которое она создала. Я знал, что Бринн захочет именно его. Что-то необычное, как она.
Я поднимаю его повыше и пожимаю плечами, сердце колотится, а по телу тычет пот. Никогда в жизни я так не нервничал. Однако Бринн не мучает меня дольше нескольких секунд, кивая, пока по её лицу текут слёзы. Она отнимает руки ото рта и кричит: «Да!». Я бросаюсь к ней, и Бринн прыгает в мои объятия, чтобы я мог поцеловать её и покружить, пока у нас обоих не закружится голова.
Сегодня полнолуние, на которое люди загадывают желания, и я хочу, чтобы это было только началом таких моментов, как этот. Жизни, состоящей из мгновений. Жизни с ней. Той жизни, которую Бет Бишоп хотела бы для нас обоих.
Бонусный
эпилог
Спустя 10 лет после предложения
Джонни
Тринадцать — моё счастливое число.
Сегодня исполняется тринадцать лет чистоты и трезвости.
В этом году исполняется тринадцать лет с тех пор, как я вернулся домой и обрёл своего ангела.
Тринадцать лет существует «Фонд Бет Бишоп» и ежегодный фестиваль искусства и культуры.
Тринадцать хитов номер один. И начиная с этой недели, моя новая песня «До луны и обратно» будет занимать первое место... да, тринадцать недель.
Я люблю число тринадцать. Но с ужасом жду того дня, когда нашей дочери, Саванне Бетани Бишоп, исполнится тринадцать лет. Сейчас ей семь, и она уже дерзкая, властная и шумная. Примерно через десять минут она сыграет главную роль в своей самой первой музыкальной театральной постановке. Час назад мне пришлось разнимать дочь и её мать в их споре о выборе костюма для роли Сьюзен Б. Энтони. Бринн, приверженка точности, с помощью мамы создала достаточно аутентичный образ. Саванна, напротив, предпочитает, чтобы историческая активистка движения за права женщин выглядела немного более панк-рокерской. Я ускользнул до того, как спросили моё мнение, потому что это может быть моей ошибкой — в последнее время я часто так делаю.
Когда мама умерла, я оставил себе её дом. Он стал нашим домом, и мы восстановили его в современном стиле середины века, сохранив при этом многие мамины штрихи. Мы также купили двадцать акров земли вокруг дома и установили на них надёжные ограждения и системы видеонаблюдения. Не люди, живущие в Юкка-Вэлли, делают жизнь тяжёлой, а туристический бизнес, связанный со знаменитостями, благодаря которому люди приезжают к нашему дому целыми автобусами. Я не возражаю, пока это безопасно. И пока Бринн счастлива. А если не считать ссоры, от которой она всё ещё не отошла, то она выглядит вполне счастливой.
— Мама МакКенны хочет автограф, — говорит Бринн, опускаясь на место рядом со мной, которое мы зарезервировали в третьем ряду.
Это самый шикарный кафетерий для начальной школы, который я когда-либо видел. Для этой постановки «Важных людей в истории» привезли складные стулья с бархатной обивкой. Родители Бринн приехали пораньше, и Тедди с Симоной присоединились к нам. Симона беременна первым ребёнком, поэтому мы позаботились о том, чтобы она заняла крайнее место. Хотя мама Бринн пыталась с ней договориться об этом. Мэг Фишер любит, когда есть возможность сбежать.
— Какая МакКенна? — шепчу я на ухо Бринн. — Та, которая на прошлой неделе во время обеда столкнула её поднос со стола?
Моя жена поворачивается ко мне и поднимает бровь, сохраняя жёсткую линию рта. Я не так деликатен, как Бринн, и она обводит взглядом комнату после моего громкого ответа.
— Ш-ш-ш, да. Она самая. — Бринн гораздо лучше разбирается в социальных тонкостях начальной школы и девичьих драмах.
Я стараюсь позволять ей руководить, но также я знаю, что многое из того дерьма, с которым приходится сталкиваться моему ребёнку, происходит из-за меня. Люди либо думают, что это круто, что её отец — рок-звезда, либо они думают, что из-за этого им нужно сбить её с ног. Саванну это, похоже, не беспокоит — как я уже сказал, она властная и громкая, несмотря ни на что. Но это беспокоит Бринн. А то, что беспокоит Бринн, беспокоит меня.
— Автографа не будет, — ворчу я.
— Я так и подумала. Я пошла в ванную и нацарапала твоё имя на салфетке, а потом отдала ей. Подумала, что будет приятно, когда она покажет его, а кто-то из родителей заметит, что это фальшивка. — На её губах появилась лукавая ухмылка.
— Ну, это подделка подписи, но неважно, — говорю я.
Её глаза затуманиваются, но лишь на секунду, прежде чем она выдыхает тихий смешок.
В комнате мерцает свет — это работа четвероклассника, которому поручено обслуживать аппаратную зону, представляющую собой, по сути, большой обеденный стол, на котором лежит колонка. Все разбегаются по своим местам, и я протягиваю Бринн свой кулак, чтобы она подула на него на удачу. Она дует, затем протягивает свой, чтобы я сделал то же самое.
Я вздёргиваю бровь.
— Считаешь, что для этой пьесы нужно два кулака?
— Я думаю, для этого потребуется семь штук, но соглашусь на твой, — говорит Бринн.
Я наклоняюсь к ней и целую костяшки пальцев, затем легонько дую, поднимая взгляд, чтобы уловить её реакцию. Бринн краснеет, и мне нравится, что она всё ещё краснеет только из-за моего внимания.
— Чёрт возьми, какой же я счастливчик, — произношу я, позволяя своему обожающему взгляду задержаться на ней в течение нескольких секунд. — Я люблю тебя.
Бринн вскидывает подбородок, жеманно хлопает ресницами и шепчет:
— Я тоже тебя люблю.
Свет полностью гаснет, и мы сжимаем руки, обращая всё наше внимание на сцену, когда занавес раздвигается. Саванна предупредила нас, что она участвует в первом номере, и мы готовимся к тому, что наша дерзкая маленькая актриса украдёт шоу. Остаётся надеяться, что она немного сдержит своё эго и не умалит остальных.
Первые строчки песни, которая, как мне кажется, называется что-то вроде «В мире много важных людей», поёт милый мальчик с рыжими волосами, который постоянно крутится на месте, ускоряя темп песни. Его выступление вызывает несколько возгласов удивления и немного смеха. Следующие дети поют все вместе, каждый представляет своих героев — от Эйба Линкольна и Джорджа Вашингтона до Гарриет Табман и Амелии Эрхарт. И вот наступает момент.