— В постель? — его единственный вопрос. Я киваю, и он целует мои ресницы, прежде чем выйти из душа, чтобы вытереться и почистить зубы, бросив короткую улыбку через плечо, прежде чем уйти в спальню.
Когда он уходит, я сажусь в душе, подтянув колени к груди, пока вода не обжигает мою плоть до красных пятен.
Когда я высушиваю волосы и забираюсь под одеяло, Джек уже почти спит, проснувшись только для того, чтобы обнять меня за талию.
Но я не сплю.
Я жду.
Дыхание Джека становится глубже. Подергивания во сне проходят. Если ему и снятся кошмары, они его не будят. Когда он погружается в сон, я поднимаюсь и встаю с кровати, приглашая Корнетто последовать за мной.
Мы спускаемся вниз в тишине и тени. Я не включаю свет, пока не оказываюсь в кабинете Джека, сначала иду к шкафу, чтобы достать сумку, которую спрятала за коробкой с научными журналами. Я переодеваюсь. Черная футболка. Старый камуфляжный свитер, который отец купил мне перед нашей последней совместной охотой. Мои любимые зеленые походные штаны. Даже мои походные ботинки зашнурованы, а куртка застегнута до подбородка. К тому времени, как я сажусь за стол Джека, всё готово к работе.
Кроме меня.
Я достаю ручку из стоящего на столе стакана и открываю один из ящиков, чтобы достать бумагу. Кожаный этюдник лежит на толстой стопке безупречных листов личной канцелярии Джека, и я кладу его на стол перед собой. Мои пальцы надолго задерживаются на обложке, пока я пытаюсь убедить себя, что это слишком личный предмет, чтобы открывать его, но, в конце концов, любопытство побеждает, и я перелистываю толстые, кремовые листы бумаги.
Некоторые наброски — изображения рук. Нежные, но сильные. Выразительные и элегантные. Другие – людские силуэты, их черты женственны, но расплывчаты. Они сидят, как будто глубоко задумавшись, или жестикулируют кому-то, вне страницы. Они смотрят в окно на тенистый пейзаж, нарисованный грубыми мазками угля.
Я переворачиваю ещё одну страницу, и у меня перехватывает дыхание.
Это женщина, подпирающая подбородок рукой, с задумчивым выражением лица, наблюдающая за чем-то вдалеке. Детали прорисованы с тщательной точностью графитовыми карандашами различной жесткости.
Но глаза у нее ярко-голубые.
На следующей странице ещё один рисунок её лица, только гораздо ближе. Тот же стиль, растушевка настолько тонкая, что карандашные штрихи едва заметны. Голубые глаза с темным центром, который бледнеет к глубокому кольцу вокруг радужки, пестрые оттенки, расходящиеся от зрачка. Цвет точный, как на фотографиях.
Я переворачиваю еще несколько страниц. Разные позы. Разные эмоции. Одна и та же женщина с голубыми глазами.
Я.
Захлопываю блокнот и вздыхаю, игнорируя ком, который, кажется, застрял у меня в горле. Всего три вдоха. Я больше не могу медлить.
Когда проходит третий вдох, я беру лист чистой бумаги из блокнота на столе и пишу свое письмо, складывая его перед тем, как положить в карман.
На втором листе я пишу всего три слова:
Замерзший. Припаивать. Отвлекает.
Я держу вторую записку в руке, прежде чем повернуться к Корнетто, который сидит рядом со мной, его рыже-карие глаза следят за моим выражением лица. Он тихонько поскуливает, и я глажу его серебристую шерстку, прижимаясь головой к его.
— На этот раз ты не можешь пойти, — шепчу я, и он снова скулит. Почему-то он всегда знает, когда я иду на охоту без него. — Ты должен присматривать за Джеком. Возвращайся в постель, Корндог.
Пискнув в последний раз, Корнетто поворачивается и трусцой направляется обратно наверх.
Я выключаю свет и долгое время просто сижу в успокаивающей темноте.
Когда я, наконец. готова уйти, я кладу вторую записку на кухонный стол. Затем покидаю дом Джека Соренсена и устремляюсь в звездную ночь.
20. СТРЕЛЫ
Кири
— Ты пришел, — говорю я, когда Джек приближается по узкой тропинке, хрупкие листья деревьев шуршат друг о друга, когда он убирает низко висящие ветки со своего пути. Невозможно сдержать улыбку, которой я одариваю его, когда он выходит на небольшую поляну и останавливается, чтобы взглянуть на бревенчатый домик позади меня.