И в какой-то момент озарения я понимаю, что Кири думала, что защищает меня от Хейса. В случае неудачи она прощалась со мной. Последнее совместное убийство. Последний жаркий момент. Передавая свою коллекцию, собранную на меня... и вещественные доказательства Мейсона Дюмонта.
Она освобождала меня.
Я срываю будильник с тумбочки и разбиваю его о стену. Тяжело дыша, смотрю вниз на разрушенный прибор.
Очевидно, я способен проявлять только две эмоции. Легкомысленную страсть и настоящую ярость.
Собравшись с силами, я разворачиваю ноутбук и углубляюсь в архивы Хейса о Кири и обнаруживаю документы о покупке дома детства Кири.
Как, черт возьми, частный детектив упустил это?
Я захлопываю крышку ноутбука и, прежде чем у меня возникнет искушение разбить и его об стену, сдерживаю эту потребность в насилии и прячу его под мышку, забирая с собой, когда выбегаю из комнаты.
Необходимо установить игровое поле. Разместить фигуры по местам. Необходимо соблюдать правила.
Отъезжая от гостиницы Homestead Inn, я звоню в местное отделение полиции и сообщаю, что доктор Кири Рос пропала. Я не рассчитываю на действия властей, это контрмера.
Нам понадобится несколько таких мер.
Если Кири узнает, что Хейс владеет домом её семьи, она захочет вырвать его ещё бьющееся сердце. Когда я найду их, я, блять, позабочусь о том, чтобы она это сделала.
Поэтому туда я и еду. Без пистолета. Без какого-либо ножа. Какой-либо удавки или физического оружия.
Оно нам не понадобятся.
Мы и есть оружие.
22. ПАДЕНИЕ
Кири
У меня болит шея, мышцы и сухожилия слишком долго были растянуты под тяжестью моей наклоненной вперед головы. Тошнота скручивает мой желудок, и я стону.
Я открываю глаза, но тут же закрываю их, как только мой мозг, одурманенный наркотиками, осознает окружающую обстановку.
— Нет, — шепчу я. Желчь подступает к горлу, но мне удается сдержать ее. — Нет.
— Это всего лишь воспоминание, — сказал однажды Джек. — Это всё нереально.
Я делаю несколько глубоких вдохов и выпускаю их тонкой струйкой воздуха между сжатыми губами.
Он прав. Это всего лишь воспоминание.
Я снова открываю глаза.
— Это реально, — говорю я.
Мои глаза наполняются слезами, в то время как они мечутся по пустой гостиной дома моего детства.
Я напрягаю свои запястья и лодыжки, чтобы освободиться от стяжек, привязывающих меня к деревянному стулу в центре комнаты, но они как будто не слушаются, ослабленные хлороформом. Глубокие вдохи наполняют мою грудь, пока я пытаюсь вывести препарат из организма. Я хнычу, переводя взгляд на потолок, подальше от кремового ковра, который заменил тот, что когда-то впитал кровь и битое стекло. Он выглядит точно так же, каким я его помню.
Гудящая боль отдается в ушах, когда моё сердце начинает работать, преодолевая остаточное облако снотворного.
— Отпустите меня, блять, — кричу я в кажущийся пустым дом, грохоча стулом. Мой язык кажется слишком толстым во рту, и я нечетко выговариваю слова. Пластик царапает мои запястья, когда я направляю все свои оставшиеся силы на выкручивание рук в тщетной попытке освободиться.
— Прости меня за это, Изабель.
Хейс входит в комнату из кухни. Он выглядит так, словно ему и правда жаль. Но в то же время он выглядит решительным. Какой бы план он ни привел в действие, он намерен довести его до конца.
— Вы, блять, ударили меня электрошокером. И накачали меня наркотиками. Вашего сожаления даже близко недостаточно.
Дыхание вырывается из моей груди, пока Хейс медленно сокращает расстояние между нами, в его руке бутылка воды. Он специально открывает запечатанную крышку, чтобы показать мне, что к ней не прикасался. Мне противна мысль о том, что он подносит её к моим губам, как отец подносит к губам ребенка, но я отчаянно хочу пить. Я выпиваю половину бутылки, глядя на него всё это время.
— Знаю, что это кажется излишним, — говорит Хейс, вытирая капли с моего подбородка. — Но поверь мне, когда я говорю, что это для твоей собственной безопасности и безопасности многих других.