— Что, детка? — Я приподнимаюсь на локте и поправляю подушку под ее головой. — Лучше?
— Кролик… не уходи. — Еще один болезненный стон.
Я сужаю глаза от ее бормотания.
— Тебе снится сон? Ты проснулась? — Я снова и снова целую ее в лоб, не зная, что для нее сделать — не зная, что делать со страхом, сжимающим мою грудь.
Она замирает, и я вместе с ней.
Нет. Нет. Нет…
Затем ее губы приоткрываются, и она делает вдох — резкий, но неглубокий, будто сдерживала его.
Я тоже выдыхаю, чувствуя облегчение.
— Не пугай меня так. — Я целую уголок ее рта, задерживаясь на несколько секунд.
Она опять стонет. Так продолжается слишком долго. Шаг вперед — два назад. Танец со смертью. Невероятно ужасный танец.
Она страдает…
Это не любовь. Я привязал ее к себе слишком крепко, и это медленно ее убивает. Это не… любовь.
Итак, я произношу эти слова. Те, что, по моему мнению, должен сказать человек, если он действительно кого-то любит.
— Все хорошо, детка. — Я с трудом сглатываю, когда слезы наполняют мои горящие глаза. — Можешь уйти, — шепчу я ей на ухо. — Ты… можешь… уйти…
Еще один стон. Я ненавижу это. НЕНАВИЖУ. ЭТО!
Если Бог так сильно хочет ее забрать, то почему просто не сделает этого?
Обнимаю Сюзанну еще час, прислушиваясь к ее неглубокому дыханию, она одной ногой в этой жизни, другой — в следующей. Она чуть булькает. Чертов предсмертный хрип.
Я сажусь и смотрю на бутылочку сублингвального морфия на ее ночном столике. Прошло несколько часов. Ей нужна новая доза. Не хочу, чтобы она страдала. Больше никакой боли.
Больше.
Никакой.
Боли.
Я наполняю шприц.
Дрожащей рукой подношу шприц к ее рту, кончик исчезает между губ, и я медленно давлю на поршень.
Отвожу руку со шприцом на тумбочку, но останавливаюсь. Сюзанна научила меня терпению, но еще и милосердию. Вновь наполняя шприц, новые слезы затуманивают мое зрение.
Я люблю ее. Люблю настолько сильно. Я — ее скала. Эти слова крутятся у меня в голове, пока я вливаю ей больше морфия… и больше… проявляя к ней милосердие.
Я лежу рядом с женой в последний раз, и этот момент исчезает с замедляющимся биением ее сердца, пока… оно не останавливается.
Один.
Два.
Три.
Четыре.
А после — тишина.
— Детка? — прижимаю ладонь к ее щеке.
Она не двигается.
Безмолвная паника ползет по позвоночнику, сворачиваясь петлей вокруг шеи. Прикладываю ухо к ее груди.
И жду.
Жду биения.
Жду вдоха.
Пять.
Шесть.
Семь.
Восемь.
Я жду.
Я сделал это. Я сделал это для нее. Я был ее скалой, даже после смерти.
— Я люблю тебя, — шепчу я. — Вот насколько сильно я люблю тебя.
И скала раскалывается.
ГЛАВА 12
Светит солнце, но я его не чувствую. Пока я сижу в джунглях, укрывшись одеялом Сюзанны, члены наших семей толпятся в доме, шепчутся и всхлипывают. Уверен, что им тоже больно, но я ничего не чувствую, кроме боли своей вывернутой наизнанку груди. Спустя час после того, как у меня забрали ее тело, я послал сообщение всем в групповой чат. Еще одно сообщение я только что отправил всем моим контактам. Бьюсь об заклад, там есть люди, вроде моего парикмахера и администраторов нескольких наших любимых ресторанов, которые не знают, как реагировать на текст: «она умерла».
Делать мне нечего. Сюзанна все сама спланировала перед смертью, включая музыку, которая будет играть на ее похоронах. Она попросила сестру прочитать ее любимое стихотворение Э. Э. Каммингса, а ее подруга Эйприл споет что-нибудь слишком вдохновляющее для смерти. У меня только одна работа — быть скорбящим мужем.
Сделано.
Если бы я мог зарабатывать, оплакивая Сюзанну, то стал бы очень богатым человеком. Для парня с множеством талантов (по крайней мере, так всегда говорили моя семья и друзья), я думаю, горевать — моя новая профессия. Я горжусь тем, что я в ней лучший, как бы ни намеревался ее выполнять. Осторожно, мир, я собираюсь стать гребаным профессионалом в этом деле.
Не нужно есть.
Не нужно принимать душ.
Не нужно говорить.
Не нужно двигаться.
Если я перестану дышать… пусть будет так.
На данный момент я как бы ненавижу свою жизнь, да и любую жизнь в принципе. Сюзанну бы разочаровало отсутствие у меня силы и стойкости. Нах*й. Стойкость я оставлю для своей следующей жизни. А тем временем некая мертвая цыпочка по имени Тара воссоединяется с моей женой. Она, наверное, уже забыла обо мне.