Зак с Сюзанной, — на пограничье этой жизни и следующей, — выясняет, где ему место, где он может обрести счастье. Я вижу это. Глаза не лгут. Они не могут, не то что фальшивая улыбка, не то что кивок или бормотание «Ммм-хм» время от времени. Это тоска по ней? Она съедает его сильнее всего? Или мысль о том, что он сделал? Меня сильнее всего съедает последнее.
ГЛАВА 14
— О… — Эмерсин, вздрогнув, отворачивается от тостера. — Ты на работу?
Она смотрит на меня в униформе. Лицо побрито. Волосы уложены.
Я играю роль.
— Ага. — Я обхожу ее и тянусь к кофейнику, со сваренным ею кофе.
Эмерсин делала все.
Готовила.
Убирала.
Косила.
Стирала.
— Это хорошо. Полагаю. — Она прочищает горло и садится за стол.
Я прислоняюсь к стойке и, потягивая кофе, пожимаю плечами.
— Это работа.
— Это… — она прикусывает нижнюю губу, вероятно, взвешивая свои слова, — …логичный выбор. Так как у тебя есть работа.
— Конечно.
Несколько секунд смотрю мимо нее в окно.
— Скорбящий муж отправлен в отставку. Концы обрублены. Неважно, насколько несправедливой я считаю жизнь, я не могу изменить свою реальность. Есть только я и время. Оно движется вперед без меня. А я… застрял посредине, задыхаясь. Такое чувство, что меня протащили целые мили. — Я закрываю глаза. — Все болит, но я еще жив. Все болит, но ее все равно нет.
Взгляд Эмерсин по-прежнему прикован к ее тосту, как к безопасной гавани.
— Я хожу в магазин за продуктами… потому что устал от того, что семья и друзья оставляют еду у моего порога. И…
Она рискует взглянуть на меня, прежде чем я продолжаю:
— …на днях, где-то между бакалеей и секцией с замороженными продуктами, я осознал, что положил в свою тележку десять предметов, не думая о ней. — На короткую секунду закрываю глаза. — И я почувствовал себя ужасно. Я почувствовал себя родителем, по рассеянности потерявшим ребенка. Как я позволил себе отвлечься на такие пустяки, как томатный соус и арахисовое масло?
— Я не останусь с тобой, — выпаливает она так быстро, что мне требуется секунда, чтобы вникнуть в смысл ее слов.
Эмерсин морщит носик, когда подносит тост ко рту, откусывая от него крохотный кусочек. Ее глаза широко распахнуты.
Я не упустил из виду, как она пристально следила за мной, как напрягалась в моем присутствии. Она чего-то избегает?
— Ты помогала мне, — пытаюсь я облегчить ее ощутимое беспокойство. — Одним своим присутствием и отличным от моей семьи поведением… и тем, что смотрела на меня не так, как моя семья… мне это помогало. Спасибо.
Эмерсин несколько раз моргает, не зная, что сказать, прежде чем выдавить из себя отрывистое:
— Пожалуйста. — Она прочищает горло. — В смысле… мне это было лишь в удовольствие. Ну, удовольствие — не то слово… я просто хочу сказать, что это я должна благодарить тебя за то, что ты позволял мне оставаться здесь с тех пор, как Сьюзи…
Она склоняет голову и щиплет переносицу.
— Она умерла, — заканчиваю я и делаю глоток кофе. Кто знал, что два слова могут снова вывернуть меня наизнанку?
— Во сколько у тебя рейс? — Эмерсин удается вновь поднять на меня взгляд.
— В одиннадцать.
Она кивает.
— Куда летишь?
— Орландо. Даллас. Затем обратно в Атланту.
— Будешь дома к ужину? Э-м… — Она качает головой. — Прозвучало так…
— Нет, — говорю я.
— И я тоже. Собираюсь встретиться с… кое с кем. — Она отводит взгляд к окну.
— Свидание? Хорошо. — Я выливаю остатки кофе в раковину и ставлю кружку в посудомоечную машину.
— Свидание, — повторяет она за мной, будто разгадывая, что это такое.
— Наслаждайся свиданием. — Я направляюсь к двери в гараж.
— Безопасного полета.
— Спасибо.
Дверь за мной закрывается, и я останавливаюсь, делая глубокий вдох.
— Я иду, детка, — шепчу я, прежде чем мои ноги неохотно ступают к 
машине. — Я… иду.
Весь следующий месяц я летаю всевозможными рейсами. В полете я чувствую себя ближе к Сюзанне. А дома я не чувствую ничего, кроме зияющей пустоты, потому что ее больше нет во всех местах, где я привык ее видеть.
В джунглях.