Поезд остановился в Камден-Тауне. Я поднялся по эскалатору, заглянул в аптеку за туалетными принадлежностями и пошел по Камден-хай-стрит. Нужно было что-нибудь съесть.
В кафе теснились строительные рабочие. Сделав заказ, я присел за столик. Почему-то мне вспомнилось, как я в семь лет боялся темноты, меня леденила мысль, что ночное чудище вылезет из-под кровати и сожрет меня. Сейчас, по прошествии стольких лет, меня одолевало то же ощущение ужаса и беспомощности.
Из ступора меня вывела официантка:
– Стандартный завтрак плюс яйца?
– Да, это мое.
Поглощая кофе, бекон, сосиски и яйца, я начал обдумывать список покупок. Много одежды мне в Центральной Америке не понадобится. Ну что же, может, все не так уж и плохо: по крайней мере съезжу в теплые края.
В Панаме я не бывал, но в восьмидесятых, когда я служил в десанте, мы участвовали в операции против Колумбийской революционной армии на границе Панамы с Колумбией. Нам приходилось неделями таскаться по джунглям, разыскивая и уничтожая фабрички, на которых производили наркотики.
Ныне полным ходом шло выполнение плана «Колумбия». Для борьбы с распространением наркотиков президент Клинтон предоставил колумбийскому правительству военную помощь на 1,3 миллиарда долларов, в том числе и больше шестидесяти столь дорогих сердцу Дасэра вертолетов.
Большую часть двадцатого века США оплачивали, эксплуатировали и защищали Панамский канал, ради чего в стране было размещено Южное командование армии США, ЮЖКОМ. Тысячи базировавшихся в Панаме американских военных проводили операции по борьбе с наркотиками в Центральной и Южной Америке. Однако в полночь 31 декабря 1999 года, когда США передали контроль над каналом местным властям, всему этому пришел конец – ЮЖКОМ и американские войска покинули страну.
Когда американская публика узнала, что контракт на эксплуатацию портов, расположенных на обоих концах канала, – и не только портов, но и кое-каких американских армейских сооружений – получила не американская, а китайская компания, правые только что кипятком не писали. Вчера мне это в голову не пришло, но, возможно, именно по этой причине в составе делегации и оказался китаец – дабы подчеркнуть, что в Центральной Америке теперь другие порядки.
Получив смертельную дозу холестерина, я почувствовал себя значительно лучше. Пятнадцать минут безумного мотовства в магазине оставили у меня на руках поддельные «ливайсы» за шестнадцать фунтов, синюю трикотажную рубашку – за семь, и еще за пять – пару трусов и три пары носков. Я понес все это по Арлингтон-роуд и свернул с нее направо у паба «Хороший миксер». Теперь горячий душ был совсем близко – в сотне метров впереди высился внушительных размеров викторианский дом из красного кирпича.
Миновав расписанные шпаной стены полуразвалившихся зданий, я приблизился к подъезду. Две обшарпанные каменные ступеньки привели меня к застекленным деревянным дверям. Чтобы пройти через следующие двери, пришлось позвонить и прижать физиономию к стеклу, дабы тот, кто изображал сегодня охрану, смог меня опознать.
Дверь зажужжала, я вошел в дом. Стоявшая за конторкой Морин, крупная пятидесятилетняя женщина, наградила меня улыбкой, оглядела с головы до ног и приподняла бровь:
– Привет, дорогуша, как тебя сюда занесло?
– По тебе соскучился.
Она, как обычно, басисто расхохоталась.
– А, ну тогда ладно.
– Послушай, можно я в душ залезу? В моей новой квартире водопровод отказал.
Морин вытаращила глаза и поцокала языком – не поверила ни единому моему слову.
– Десять минут, и не говори никому.
– Морин, ты лучше всех на свете.
– А то я сама не знаю, дорогуша.
Я поднялся на третий этаж и по коридору направился к душевым. Слева от меня тянулись двери спален, было слышно, как их обитатели что-то бормочут, разговаривая сами с собой, кашляют, храпят. В коридоре пахло пивом и сигаретами, вытертую ковровую дорожку покрывали раздавленные окурки.
Принадлежащее городскому совету «общежитие» во времена моего детства называли бы ночлежкой. Теперь его заполняли не только бездомные всех возрастов, но и беженцы из Боснии, Сербии и Косово.
Душевая состояла из трех кабинок. Я вошел, разделся, достал все необходимое для мытья и бритья, пустил воду и принялся за дело. Помывшись, я вытерся старой одеждой и натянул новые джинсы и рубашку. Единственное, что я сохранил из прежнего облачения, – это кроссовки, куртку и поясной ремень. Все остальное я бросил в душевой.
Выйдя, я направился к моей прежней каморке. Выехал я из нее всего только в прошлую субботу, но в комнате уже кто-то жил: за дверью слышалось бурчание радиоприемника.
Я спустился по лестнице, в холле снял трубку настенного телефона, скормил ему на шесть фунтов монет и набрал номер Джоша, лихорадочно пытаясь придумать оправдания для столь раннего звонка. Восточное побережье США отставало от нас во времени на пять часов.
После двух гудков сонный голос пророкотал:
– Да?
– Джош, это я, Ник.
– Чего тебе, Ник? Времени начало седьмого.
– Знаю, прости, дружище. Просто я не смогу позвонить до следующего вторника, ну и…
Послышался громкий вздох. Джош уже много раз слышал это мое «просто я не смогу позвонить».
– Почему ты никак не можешь навести порядок в своей жизни? Мы же договорились, по вторникам – а это завтра. Она ждет не дождется. Она так любит тебя, парень, так любит – до тебя это еще не дошло? Нельзя же звонить сюда с бухты-барахты и…
Я перебил его почти умоляющим тоном:
– Я понимаю, понимаю. Прости… – Я знал, ни к чему хорошему наш разговор не приведет, и в этом был виноват я сам. – Пожалуйста, Джош, можно я с ней поговорю?
Спокойствие покинуло Джоша, и он выпалил:
– Нет!
– Я…
Поздно, он повесил трубку.
Ровно в 15.00 «мерс», проплыв мимо меня, отыскал чуть дальше по улице место, где можно было остановиться. За рулем восседал Кроссовки, рядом с ним Редфорд. Я отклеил задницу от ступенек и поплелся в их сторону. Поздороваться со мной, когда я залез на заднее сиденье, они не сочли нужным.
Редфорд бросил мне бурый конверт.
– Я снял со счета пять сотен, так что можешь сегодня больше в банкомат не заглядывать. Это покрывает восемьдесят пять долга – плюс проценты.
Мой новый паспорт и кредитка только что вышли из-под печатного станка, но выглядели достаточно потрепанными. К ним был приложен мой новый ПИН-код и билет на самолет из Майами в Панаму, вылетавший завтра в 7.05. Дата обратного вылета проставлена не была.
Просмотрев отметки в паспорте, я выяснил, что в июле две недели отдыхал в Марокко. Собственно, я там бывал, правда давно. Что ж, по крайней мере смогу без хлопот пройти проверку иммиграционной службы и таможни. В остальном моя легенда будет прежней: я путешествую после долгих и скучных лет, посвященных страховому бизнесу. Большую часть Европы уже объездил, теперь вот решил посмотреть на остальной мир.
Фамилия, которую я получил, мне не понравилась. Хофф. Что-то в ней было неправильное. Ник Хофф. Сложно будет не заколебаться, перед тем как вывести подпись.
Редфорд расписки не попросил, и это меня встревожило. Хренотень подобного рода сильно действовала мне на нервы, когда она имела официальный характер, но еще сильнее – когда не имела никакого.
– А что мой адрес прикрытия? – спросил я. – Могу я им позвонить?
Обернуться Редфорд не соизволил.
– Уже позвонили. – Он залез в карман джинсов и вытащил клочок бумаги. – Строительство развязки наконец завершено, однако придется ждать решения относительно объездной дороги.
Я кивнул – это были последние новости с места, которое Дасэр именовал «адресом прикрытия». Джеймс и Розмари любили меня, как сына, поскольку я жил у них уже много лет – по легенде. У меня имелась даже спальня в их доме и кое-какая одежда в гардеробе. Эти люди никогда ничего особого для меня не делали, но готовы были прикрыть, если в этом возникнет нужда. «Я живу там-то и там-то, – мог я сказать любому, кто станет меня допрашивать. – Позвоните туда и спросите».